Монголия. Гоби. Центр Азиатского материка. Сердца путешественников начинают биться сильнее, когда произносятся эти слова, и особенно сердца палеонтологов, разведчиков далекого прошлого. Ведь высокогорное плато Монголии — это сокровищница, хранящая в своих недрах бесценные памятники развития жизни на Земле. На территории сегодняшней Монгольской Народной Республики и Внутренней Монголии, автономной области Китая, обитало когда-то неисчислимое количество животных.

Динозавры, гигантские ящеры, были хозяевами земли более ста миллионов лет назад. Растениеядные и хищные, они достигали 8—10 метров высоты и 40 метров в длину. Их сменили теплокровные млекопитающие, более приспособленные к изменяющимся условиям, с более развитым мозгом, но еще огромные и неуклюжие, представляющие собою как бы грубые заготовки современных видов. Они постепенно изменялись, и около миллиона лет назад появились животные, немногим отличающиеся от современных. Найти свидетельства истории жизни должна была Советско-китайская палеонтологическая экспедиция (СКПЭ), которая приступила к работе весною 1959 года.

Разведки экспедиции начались на восточном плато Гоби — в районе станции Эрлянь — пограничного пункта Китая и Монголии. Первый лагерь мы расположили в живописной долине с высокой, густой травой. Правда, на закате из травы поднялись несметные полчища комаров и мелкого гнуса, жгущих, как огонь. Но мы мужественно переносили нападение, прощая красоте ее часто скверный характер. Только старый гобиец Ян Мартынович Эглон ворчал, что лагерь нужно было разбивать на возвышенности: там бы продувало. Но с ним не соглашались. Уж очень было вокруг хорошо! Строгие ряды новеньких палаток образовали длинные улицы. В стороне дымилась кухня. Гордо возвышались две столовые. С наступлением темноты на высоком столбе в центре лагеря засияла большая лампа, видная в пустыне за много километров.

Погода изменилась внезапно. В обеденный перерыв мы изнывали от жары, а вечером похолодало и пошел дождь. Через сутки красивая долина превратилась в болото. Вот когда стали очевидны преимущества лагеря на возвышенности!

Ночью буря кажется раз в десять сильнее. Как револьверные выстрелы, хлопают плохо натянутые полотнища, флаг на мачте захлебывается пулеметными очередями, кажется, что палатку обязательно сорвет если не этот порыв ветра, то следующий. Дождь не перестает ни на минуту. И это наводнение — в Гоби!

Я вспоминаю, как десять лет назад, когда я путешествовал по Гоби с профессором Иваном Антоновичем Ефремовым, жара и безводье преследовали нашу экспедицию. Обидно было то, что колодец находился совсем рядом, а где — никто не мог сказать. Обычно в пустыне тропинки тянутся к колодцу лучами гигантской звезды. Наши тропинки-ориентиры были старые, и мы часто их теряли. Кончалась вода для машин, а нам надо было проехать еще 300 километров. Слили всю воду в радиатор «Козла» и стали выбираться на нем; за грузовой машиной решили приехать потом.

— Иван Антонович! А зачем здесь мог понадобиться кол?

— Какой кол, где! Что же вы раньше не сказали?!

Развернули машину и по следам вернулись к колу, вбитому около большого саксаулового дерева. Здесь останавливались пастухи и привязывали верблюжат. Значит, колодец должен быть рядом. Но сколько мы ни ходили по раскаленному песку, все напрасно. Наконец Ефремов подошел к куче сухого саксаула.

— Разбирайте эти дрова! — рычит он презрительно.

Ну, конечно, мы жалкие новички в пустыне. Как же мы сразу не догадались, что именно сухим саксаулом закрыт колодец от песка и ветра. Раскиданы ветки, раскопан песок. Вот появилась шкура, вот деревянная решетка, а вот и кристально чистая, холодная вода. Как мы были ей рады!..

А сейчас вода вызывает у нас раздражение. Она просачивается сквозь полотно палаток и пропитывает одежду, вещи, рюкзаки. Не во что переодеться, негде просушиться. Спальный мешок, последнее сухое убежище, становится влажным и холодным.

На третий день Ян Эглон, несмотря на дождь, решительно перетаскивает свою палатку на песчаную возвышенность и кое-как ее там укрепляет. Примеру следуют многие, кто жил в самых низких местах. А долина уже превратилась в озеро, по которому бегают волны с белыми гребешками. Чернеют лишь островки оставшихся палаток. Самое удивительное при этом то, что китайские повара каждый день кормили весь коллектив горячей пищей. Как это они делали в сплошной воде — неразгаданный китайский фокус.

Буря кончилась на четвертые сутки. Газеты писали потом, что такой бури в Гоби не было больше сорока лет.

Начальник экспедиции А. К. Рождественский.
Профессор Ян Чун-Чен.
Ху Цан-кан — молодой китайский ученый.

Главный наш труженик — бульдозер «ДТ-54». Когда разведка и ручная раскопка дают обнадеживающие результаты, бульдозер осторожно снимает пласт почвы глубиной в 10—15 сантиметров. Люди идут за ним, внимательно просматривают каждый сантиметр. Достаточно появиться хотя бы намеку на кость, как начинается проверка вручную. Если ничего не обнаружено, машина снимает еще один слой. И так с утра до вечера.

Иногда прогулки за бульдозером длятся целыми днями. Ребята чернеют на солнце, и чернеет их настроение. Главное — выдержка. Копнуть сразу глубоко нельзя. А вдруг разрушишь что-нибудь очень ценное? Можно сколько угодно сердиться на бульдозер, и все-таки время от времени думаешь: а сколько людей понадобилось бы, чтобы раскопать эту толщу?

Но вот появились кости. Особое волнение вызывают находки большого размера — гигантское бедро и целый череп платибелодона длиной в полтора метра. И еще более удивительным кажется скопление сотен и тысяч костей. Совершенно невозможно определить, кому они принадлежат, — это сплошной массив останков.

Тут и начинается трагедия кинооператора. Ты остаешься один на один с «палеонтологическим материалом». Это тебе не цветы и не закаты, это даже не техника, часто трудная для съемки. Как бы ни были интересны кости, снимать их в песке разрозненными или перемешанными, снимать доски ящиков, грязь гипса и цемента — очень невеселое занятие. Я, пожалуй, не встречал более сложных съемок за все тридцать с лишним лет своей работы.

Автор за съемкой.

Необыкновенную, таинственную картину представляют места раскопок — бэдленды. Название выбрано очень удачно: плохие, дурные земли. Действительно, вряд ли найдешь более трудный рельеф в пустыне. Тысячи оврагов с красными, желтыми и серыми обрывистыми стенами изрезали края огромного котлована. Когда-то такие котлованы были водоемами. Их можно назвать морями, если бы они не были пресноводными. На берегах кипела жизнь…

Я стараюсь представить, как выглядела бы моя прогулка 100 миллионов лет тому назад. В будущем фильме должны быть кадры древней жизни в районе бэдлендов.

…Вот я вылез из палатки, в которой мне удалось переночевать. Именно удалось, так как просто чудом ее не раздавило чудовище, следы которого видны в нескольких метрах. Ружье можно спокойно повесить на первое же дерево. В случае опасности мне бы могла помочь разве что небольшая пушка. Поэтому стараюсь двигаться незамеченным, прячусь за стволами пятидесятиметровых деревьев. Большие сочные листья растений в воде и на берегу тоже могут служить хорошим укрытием. Лист, лежащий на воде, легко выдерживает мой вес. Но надо внимательно следить за тем, чтобы не попасть в зубы мелких хищников размером с крокодила.

Из оптики я держу наготове два объектива: 18-миллиметровый и 35-сантиметровый. Остальные вряд ли понадобятся: если я наткнусь на одно из чудовищ, то только самый короткофокусный объектив сможет охватить эту махину. А для того, чтобы снять пасущегося в прибрежных волнах утконосого динозавра, мне понадобится телеоптика. Иначе пришлось бы добираться вплавь до этого динозавра. Он спокойно пасется на шести — восьми метровой глубине, стоя на массивных ногах и опираясь на могучий хвост. Голова на длинной шее временами уходит под воду, рот — исполинский утиный клюв, снабженный тысячью сменяющихся зубов, — как терка, перетирает сотни килограммов корма.

Брахиозавры. Мастодонты. Утконосые динозавры.

Еще бо́льшие гиганты, достигающие сорока метров в длину, медленно ворочаются в воде. Это зауроподы. Маленькая голова на змеиной шее почти не имеет мозга, рот не перестает жевать ни на минуту, чтобы насытить всю эту гору мяса на коротких лапах. Встреча с зауроподами опасна лишь в том случае, если они случайно придавят своей многотонной тушей.

Гораздо страшнее живущие на суше хищные динозавры — тиранозавры с полутораметровыми пастями, усаженными острыми, как кинжалы, клыками. Эти быстрые и неутомимые убийцы рыщут всюду в погоне за добычей, с необыкновенной быстротой нападают на более мелких, растениеядных, не брезгают и своими родственниками послабее. Страшные бои разыгрываются в воде и на суше. Часто труп погибшего чудовища опускается на дно, где его закроют прибрежный ил и другие осадки, которые со временем затвердеют и сохранят кости для любопытных потомков.

Если бы я вышел на съемку на 50 миллионов лет позже, в эпоху кайнозоя, мне, вероятно, уже не удалось бы снять живых динозавров. Зато на пленке были бы зафиксированы новые гиганты, похожие на современных слонов, тапиров или носорогов, но значительно превосходящие их размерами: титанотерии, платибелодоны, мастодонты (останки этих ископаемых найдены нашей экспедицией).

Вот, например, зверь, напоминающий тапира, но в несколько раз превосходящий его размерами. Нижняя его челюсть-лопата длиной больше метра. Ею он, словно плугом, вспахивает болотистую почву, добывая сочные коренья. Неподалеку — похожий на носорога бронтотерий. Рог у него плоский и большой, и ноздри расположены на самом конце. Животное может пастись под водой, высунув для дыхания только кончик рога — «носа». Вот уж поистине: «Один в рогах с собачьей мордой, другой с петушьей головой…»

И все-таки ни гигантские кости, ни фантастические формы ископаемых чудовищ не производят такого удивительного впечатления, как сохранившиеся через десятки миллионов лет следы волн. Смотря на них, слышишь гул этих волн. Следы сохранил от разрушения песок. Если песок размыт дождями и сметен ветром, отпечатки исчезают через год-два. Мы стараемся собрать необыкновенные образцы и сберечь их для музеев…

Несколько раз мы встречали лагеря с такими же бродягами пустыни, как и мы. Китайские геологи всегда охотно делились своими наблюдениями, но часто даже со своими земляками они разговаривали «на разных языках». То, что для них было «много костей», на месте оказывалось десятком обломков, из-за которых мы совершали далекие поездки.

Особенно сложно было объясняться с местным населением. Сперва надо было поговорить с китайским переводчиком. Он по-китайски обращался ко второму переводчику, знавшему монгольский язык, но не знавшему русского. Последний говорил с монгольскими товарищами. Ответ проделывал тот же путь. Можно представить, какие неожиданные результаты получались, если вы позволяли себе сказать что-нибудь не буквально, а образно. А когда кинооператору приходила в голову мысль заставить «играть» каких-нибудь животных, например, верблюдов, работа становилась уже «испытанием характера».

Мне очень хотелось заснять сценку «Гадкий верблюжонок». Весной верблюды не отличаются красотой, они бесстыдно голые. На них клоками висит шерсть, худые горбы поникают. Но представить себе уродство верблюжонка просто невозможно. Очевидно, все малыши обаятельны, кроме верблюжонка.

«До чего он страшен», — говорят друг другу верблюды. Это видит даже мать. И она не хочет кормить такого урода. Хозяин беспокоится за жизнь несчастного. Он садится перед верблюдицей и поет ей песню, полную упреков.

«Ты скверная мать, — поет хозяин, — если можешь отвернуться от сына. Вспомни, что и ты была такой же маленькой и беспомощной. И потом, он все-таки похож на тебя. А когда он вырастет, он станет красавцем!» Сердце матери не может выдержать. Она плачет, сознавая собственную черствость, и допускает уродца к вымени. И скоро он кажется ей уже самым красивым на свете, как и всем матерям.

…Разведки привели нас к Хуанхэ, к Желтой реке, которая несет в каждом кубометре 34 килограмма ила. Беря свое начало в Тибете, Хуанхэ от города Ланьчжоу поднимается на север почти к самой границе Монголии, потом поворачивает на восток и на широте Пекина устремляется почти строго на юг, образуя гигантскую петлю. Внутри этой петли расположен песчано-каменистый Ордос. Это горная страна наоборот. Ее тысячи оврагов к ущелий — великолепная «форма», в которой можно было бы отлить настоящую горную страну.

Каково же ездить по Ордосу на машине! Если бы не дороги, построенные после освобождения, пробраться сюда было бы совершенно невозможно. Даже ишаки и лошади не могут преодолеть здешних тропинок. Грузы доставлялись раньше в Ордос на человеческих плечах: в корзинах, подвешенных к коромыслам. Сейчас тысячи людей заняты постройкой, а главное, ремонтом дорог, потому что после сильного ливня лессовые дороги раскисают и сползают в пропасти, надо строить их заново, что и делают китайские товарищи с присущим им упорством и трудолюбием.

Мы едем на двух машинах по великолепным дорогам. Правда, довольно часто колеса проходят подозрительно близко от обрыва. Машины здесь гости, а обычный вид транспорта — телега на резиновых шинах, запряженная четырьмя, а иногда и шестью лошадьми или мулами.

Но вот дорога кончилась. Она словно срезана ножом. Впереди стометровый обрыв, внизу ревет поток. А нам надо пробраться к оврагам около Хуанхэ, где можно найти новые ископаемые. Мы сидим в машинах и думаем: что же делать?

На наше счастье по тропинке спускается старик китаец. Его темная, темнее воды Хуанхэ, кожа изрезана глубокими морщинами. На голове повязано мохнатое полотенце. Сухощавая, так и не согнутая годами фигура. Старая, аккуратно заплатанная куртка, матерчатые туфли. Старик объясняет, что до Хуанхэ еще порядочно и надо идти по тропинкам через перевал. Узнав, что мы из Советского Союза, он представляется: «Ли» — и предлагает проводить нас.

Старик идет не спеша, слегка опираясь на палку. Тропинка круто задирается к небу. Через несколько минут я весь мокрый и задыхаюсь. А старый Ли в танцующем ритме перепрыгивает со ступеньки на ступеньку, молниеносно решая, куда выгоднее поставить ногу. Надо научиться быстро выбирать нужную для опоры точку, иначе каждое решение берет много сил и времени, сразу же отстаешь и все время приходится догонять.

Через два часа проходим перевал и спускаемся к реке. На том берегу стоит одинокая башня. Проводник утверждает, что ей больше тысячи лет. Обрыв под башней изрыт и напоминает поселение стрижей. Это пещерная деревня, спрятанная в лессе. Позже мне удалось побывать в доме-пещере. Вход — коридор, налево кладовая (в глубине видны огромные глиняные кувшины-бочки с водой и зерном), направо жилая комната. Большое окно с бамбуковой разрисованной рамой заклеено бумагой. Перед окном глиняные каны, которые топятся зимой. В комнате прохладно и удивительно чисто. Полукруглый потолок выбелен, стены покрашены, каны блестят. Не верится, что находишься в пещере.

У реки нас приветствовали взрослые и дети. Их любопытство, улыбки и аплодисменты понятны: эти люди впервые видят русских. Они точно указали места раскопок: ведь местные жители давно уже искали кости с «медицинской целью», продавая их в аптеки. Из костей там изготовлялись порошки. Недавно выяснилось, что многие кости радиоактивны. Может быть, на этом и была основана лечебная сила порошков? Сейчас индивидуальная добыча ископаемых костей запрещена, так как она похитила у науки множество ценного материала: наиболее целебными сборщики считали зубы, черепа и челюсти они выбрасывали.

На обратной дороге нас накрыл дождь. Сначала он обрушился на соседний склон. Шофер старался использовать оставшиеся минуты и жал так, что дух захватывало. Дождь догнал. На дорогу хлынули бурные потоки и водопады. На минуту из лохматых туч вынырнуло багровое солнце, заставив засверкать струи дождя, потом наступила ночь. Все чаще приходилось тормозить, но и на тормозах машина продолжала скользить до самого обрыва, где почему-то останавливалась. Наконец мелькнули огоньки поселка. Остался последний крутой и опасный спуск. И в этот момент наша машина тихонько легла на бок на самом краю пропасти. Мотор сразу заглох, слышно только журчание потоков. Осторожно выбрались из кабины.

Из-за поворота появились фары второй машины. Не успели мы кинуться навстречу, как она легла рядом. Общими усилиями мы поставили «на ноги» свой транспорт, но спустились с горы пешком. А перед самым поселком, вымокшие до нитки, торжественно уселись в машины и переехали через последнее препятствие — небольшой приток Хуанхэ.

Нет, не забыть нам дорог Ордоса, страны, хранящей ценные сокровища в оврагах, добраться до которых не так-то легко!

И вот в ящиках экспедиции скелет длинноногого носорога, черепа мастодонтов, бронтотериев, платибелодонов, остатки ископаемых бобров, оленей, жирафов, виверровых и других животных. Уникальна находка большого скопления скелетов археомериксов, древнейших жвачно-копытных. Трудно представить, что эти маленькие, с кролика величиной и похожие на крысу существа были родоначальниками наших коров, баранов, коз. Но для эволюции потребовалось 40 миллионов лет.

Уникальная находка: древнейшее
жвачно-копытное — археомерикс.

До сих пор миру был известен только один неполный скелет этого маленького животного. Наша экспедиция нашла более тридцати полных скелетов. И вот какими они открылись глазам ученых: маленькие оскаленные черепа, тысячи хрупких, тоненьких костей, некоторые из них оканчиваются миниатюрными копытцами, переплелись точно в каком-то необыкновенном танце. И среди них лежала огромная челюсть носорогообразного гиганта, по размерам превосходящая целого археомерикса. Почему они погибли? Почему их так много? Как попала эта челюсть в самую середину археомериксов? Много вопросов встает перед учеными, которые изучают материалы экспедиции.

Некоторые находки уже видели посетители выставки в Пекине. Побывавший на ней президент Академии наук КНР товарищ Го Мо-жо высоко оценил первые результаты работы экспедиции, которая вскоре опять отправится в путь и, завершив раскопки в Китае, перекочует на территорию Советского Союза, чтобы дать исчерпывающую картину развития жизни в Центральной Азии.

А что же кинооператор экспедиции? Кинооператор вспоминает такой неприятный для него случай.

Однажды, когда немилосердно жгло солнце и мы все размякли от жары и толчков машины, на краю серой и унылой пустыни появилось озеро. Мираж, первый увиденный мираж! Его не отличишь от действительности. «Может быть, попробовать снять его? Что получится? Нет, не буду тратить пленку. Ничего не получится. Не может получиться. Ведь это мираж!»

Позже я вспомнил этот день и жестоко ругал себя. Получилось! Получилось у оператора Разумова. Превосходно снял мираж в картине «Под небом древних пустынь». Маленькие машины с красными флажками деловито въезжают в синие волны и продолжают по ним свой путь. Удивительно, но факт! Не надо колебаться и беречь пленку, когда есть возможность снять необыкновенное, неповторимое. Надо снимать!

Запасаясь аппаратурой и пленкой для новой поездки, я руководствуюсь правилом: снимать, снимать без устали все удивительное. А удивительное, как вы видели, в пустыне — на каждом шагу.

ПО СЛЕДАМ ДИНОЗАВРОВ

ЗАПИСКИ КИНООПЕРАТОРА

Н. ПРОЗОРОВСКИЙ