Е. БРАНДИС, Вл. ДМИТРЕВСКИЙ

РЕАЛЬНОСТЬ ФАНТАСТИКИ

1

Писателей, работающих в области научной фантастики, принято отграничивать от реалистов почти непреодолимой стеной. В самом деле, сюжеты многих фантастических книг настолько далеки от эмпирического восприятия и, на первый взгляд, так оторваны от окружающей нас действительности, что не укладываются в привычные представления об изображении жизненных процессов реалистическими художественными средствами.

Между тем такой поверхностный подход к современной фантастической литературе, во-первых, отрывает ее от научно-технического прогресса, детищем которого она в конечном счете является, и, во-вторых, зачеркивает ее органическую связь с материалистической философией, открывшей закономерности познания природы и общества.

В наше время самыми неуемными фантастами стали ученые. Даже профессиональным фантастам нелегко бывает угнаться за «сумасшедшими» гипотезами, которые серьезно обсуждаются на международных симпозиумах. Не далее как в сентябре прошлого года крупнейшие астрономы, физики, биологи разных стран собрались в Бюраканской астрофизической обсерватории, чтобы решить вопрос: «Должен ли человек пытаться получить послание из других миров»,— и ответили на него единодушным «да». Таким образом, идея установления контакта с цивилизациями других звездных систем, до недавнего времени бывшая достоянием писателей-фантастов, в наши дни переходит в ведение науки.

Видный советский палеонтолог, удостоенный Государственной премии за капитальный труд «Тафономия и геологическая летопись», Иван Антонович Ефремов одним из первых создал в нашей литературе реалистическую научную фантастику, опирающуюся на идеологический фундамент диалектического и исторического материализма.

Уже в самом начале творческого пути, обратив на себя внимание циклом «Рассказов о необыкновенном», (1944), И. Ефремов, тогда еще совсем неопытный писатель, сумел сказать в литературе новое слово.

Его новаторство выразилось в соединении строжайшей логики научного поиска — главной темы рассказов — с раскованностью художественного воображения.

В наши дни новеллы о необычайных наблюдениях, открытиях и находках в различных отраслях науки стали самостоятельным и весьма популярным ответвлением научно-художественного жанра.

Ефремов выступил как новатор и в историко-фантастической дилогии «Великая дуга», состоящей из повестей «Путешествие Баурджеда» (1953) и «На краю Ойкумены» (1949).

Дело не только в том, что в те годы в советской литературе почти не было оригинальных произведений, посвященных великим цивилизациям древности. Разрабатывая эту тему, Ефремов воздействует на воображение читателей совершенно необычным подходом к изображению интеллектуального облика своих героев, которые в борьбе с жестокой природой и социальной несправедливостью приходят к целостному восприятию окружающего мира, к осознанию могущества, заложенного в дружбе и солидарности людей разных народов.

«Великая дуга» отмечена обычным в творчестве Ефремова сочетанием строгих научных данных с богатейшей фантазией. Точное воссоздание исторического, географического и этнографического колорита и… явно модернизированные образы героев. Но в этой сознательной модернизации, пожалуй, и заключается глубинный смысл произведения. Идеи интернационализма, истоки которого Ефремов находит в далекой древности, делают его историческую дилогию вполне современной. Символика исканий на Великой Дуге древнего мира воспринимается как своеобразный пролог коммунистической утопии Великого Кольца грядущих времен в романе «Туманность Андромеды».

Этот роман, принесший Ефремову мировое признание, открыл для советской, шире говоря — социалистической, фантастики новые, неизведанные пути.

Если «Туманность Андромеды» — первая коммунистическая утопия, опирающаяся на важнейшие теоретические положения марксистско-ленинской философии, — является как бы вершиной пирамиды, то ее основание составляют два следующих больших романа: «Лезвие бритвы» — о всесторонней подготовке каждого индивида, причем уже сейчас, сегодня, немедленно, к жизни в новом обществе, и второй — «Час Быка» — о труднейшем пути изменения общественного сознания и общественных условий, без ломки которых немыслимо распахнуть двери в общество будущего.

Ефремов-писатель как бы дополняет и продолжает Ефремова-ученого, что особенно заметно в его художественно-документальной очерковой книге «Дорога ветров» (1956), написанной на материале путевых дневников, которые велись автором в годы палеонтологических экспедиций в Монголии.

Способность легко и непринужденно подниматься от частного к общему, от отдельного факта к множеству причин и следствий, от разрозненных наблюдений к еще не познанной, но уже наметившейся в воображении картине целого — характерная черта Ефремова, выделяющая его среди писателей-фантастов современности. Пафос безграничного познания, радость постижения окружающей природы и всего материального мира — основа основ его литературного творчества. И в большом и в малом он старается уловить действие определенных закономерностей, за хаосом фактов — железную логику причинности.

Своеобразие Ефремова — мыслителя и художника — в том, что он в состоянии схватить исторический процесс в его всеобъемлющем комплексе. От далекого прошлого Земли и предыстории человечества он свободно переходит к временам грядущим, опираясь на познанные закономерности исторического и научного прогресса.

Космическое видение мира выражается у него и в «формулах» и в образах. В «формулах» сжатых и точных, в образах зримо поэтических, созданных могучим воображением.

Все это и позволяет Ефремову оставаться на протяжении тридцати с лишним лет на вахте впередсмотрящего советской научно-фантастической литературы.

2

Что же заставило ученого, находящегося в расцвете творческих сил и завоевавшего в своей области громкое имя, упорно пробовать себя в литературе?

Естественные науки бесспорно помогли Ефремову представить целостную картину материального мира, находящегося в непрерывном движении и развитии. Но заданные рамки специальных исследований сдерживали его воображение, склонное к широким обобщениям и дерзким гипотезам.

К началу 40-х годов у Ефремова сложилось и собственное отношение к роли и назначению художественной литературы. Конечно, он был еще дилетантом в этой новой для себя сфере деятельности, но дилетантом самобытным, стоящим на собственных позициях. Высоко ценя лучшие образцы приключенческой литературы за ее динамичность и влияние на умы и сердца молодых читателей, Ефремов в то же время видел ее слабости, проявляющиеся в том, что приключения нередко становились самоцелью. А если перенести акцент с романтики приключений на романтику творческого поиска? Это не только изменит традиционную форму приключенческого повествования, но и наполнит его новым содержанием. Обычные приключения заменятся приключениями мысли — от зарождения гипотезы до ее превращения в теорию, подкрепленную многочисленными доказательствами. Поэтому авантюрная сторона повествования ослабеет или вовсе сойдет на нет, что, однако, не скажется на занимательности самого сюжета. Так или приблизительно так рассуждал Ефремов, приступая к работе над циклом «Рассказов о необыкновенном».

И «дилетант» в литературе заставил профессиональных критиков признать его творческую самостоятельность. Но что же необыкновенного содержали в себе эти «Рассказы о необыкновенном»?

Сюжет обычно вытекает из научной загадки, казуса, ждущего объяснения. Ученый сталкивается с непонятным явлением природы. Исследователь сопоставляет разрозненные факты, строит неожиданные предположения, демонстрируя не только силу логики, но и незаурядную способность к ассоциативному мышлению. В конечном счете победу торжествует аналитический ум ученого.

Почти во всех этих рассказах Ефремов остается фантастом. Однако его фантастические идеи так тщательно обоснованы, что принимают реальные очертания и не только стимулируют научную мысль, но и нередко получают подтверждение. В горах Алтая нет описанного Ефремовым ртутного озера. Между тем — уже после опубликования «Озера Горных Духов» — примерно в тех же районах были найдены месторождения ртути. Рассказ «Голец Подлунный» считался совершенно фантастическим, пока в Каповой пещере на реке Белой не были найдены наскальные изображения древних зверей тропических широт — саблезубых тигров, слонов и т. п., — почти буквально подтвердившие гипотезу писателя. Правда, мы еще не знаем до каких мест докатилась волна миграций с Черного материка и где находился до эпохи великого оледенения крайний северный форпост древних народов Африки, переселявшихся в Азию вслед за животными. Вполне возможно, что дальнейшие исследования отодвинут этот форпост еще дальше к северу, и тогда научный прогноз Ефремова окажется еще более точным.

Рассказ «Алмазная труба» перестал быть фантастическим уже спустя два-три года после его опубликования, когда группа геологов во главе с Ларисой Попугаевой обнаружила в Якутии, приблизительно в тех же местах, где совершили свое открытие герои Ефремова, огромное месторождение алмазов.

И уже совершенно невероятными казались трехмерные изображения, созданные в одном случае игрой природы, а в другом — высочайшим техническим расчетом. В рассказе «Тень минувшего» благодаря оптическому эффекту появляется объемная проекция динозавра, запечатленного в миллионолетних натеках асфальта. В повести «Звездные корабли» с найденного при раскопках танталового диска как бы сходит и повисает в воздухе удивительно живой и выразительный портрет пришельца из другого мира. Не эти ли рассказы вдохновили советского ученого Ю. Денисюка на мысль о создании принципиально нового и весьма перспективного для науки способа объемнопространственных изображений, известного ныне под названием «трехмерная голография»? Вот признание самого ученого: «Я не только не отрицаю своеобразного участия И. Ефремова в моей работе, но и подтверждаю его с удовольствием. Меня всегда поражала какая-то сверхъестественная способность художников слова предвидеть будущее столь образно» («Литературная газета», 20 мая 1970).

В «Рассказах о необыкновенном» люди вступают в борьбу с природой, чтобы овладеть ее вековыми тайнами. Человек интересен не сам по себе, а лишь как «двигатель» научного замысла. Столкновения характеров и социальные конфликты почти полностью исключены. Конфликты здесь возникают на иной основе. Развитие сюжета в таком виде, как он дан Ефремовым, и не требует глубокого проникновения во внутренний мир героев.

Герой Ефремова — человек мысли и действия — образ в значительной степени автобиографический, во всяком случае, психологически близкий автору. «В общем, — говорит Ефремов, — почти в каждый рассказ вкраплены воспоминания об эпизодах моей собственной путешественнической или морской жизни».

Если бы Ефремов не пошел дальше и не обратился к человеку как творческой индивидуальности, его художественное развитие могло бы приостановиться раньше, чем исчерпался бы запас сюжетов. Но Ефремов не остановился на достигнутом. Требовали своего воплощения новые, куда более широкие замыслы, охватывающие целые исторические эпохи и судьбы всего человечества. Естественно, что и многочисленные герои последующих произведений, посвященных далекому прошлому и далекому будущему, должны были предстать перед читателем в ином качественном выражении.

3

Обращение Ефремова к исторической теме было подготовлено его профессиональным интересом не только к далекому прошлому Земли, но и к истокам человеческой цивилизации. Читателям, полюбившим Ефремова как фантаста, могло показаться странным и неожиданным появление «Великой Дуги».

Но по существу, Ефремов остается фантастом и в исторических повестях, поскольку художественный домысел преобладает над зарегистрированными фактами, относящимися к такому-то периоду Древнего Египетского царства или Эллады эпохи формирования классического античного общества. Реконструкция воображаемой картины, намеченной археологами и историками древнего мира, сближает исторические повести Ефремова с произведениями научной фантастики. Но как бы ни был велик в данном случае авторский домысел, он не вступает в противоречие с научной достоверностью.

Ефремов познает историю в движении, стараясь найти даже в очень далеком прошлом те звенья, которые связывают цепь времен. Ненависть к деспотии, к любым формам самовластия и подавления личности пронизывает все творчество Ефремова, начиная от его исторических повестей и кончая романами о далеком будущем. В дилогии «Великая Дуга» символом тирании, превращающей каждого простого человека в песчинку, становится мертвящая власть фараонов. Сочиняя «Путешествие Баурджеда» и «На краю Ойкумены», писатель думал не только о давнем прошлом, но и о настоящем и будущем Африки, думал не только об исторических судьбах Черного материка, но и о судьбах других народов.

Все герои Ефремова, независимо от того, когда они живут и действуют, всегда обгоняют свое время. Наделенные ищущим, пытливым умом, они устремляются к новому и неизведанному, и в этом вечном поиске писатель видит назначение человека.

Таковы казначей фараона Баурджед и его кормчий Уахенеб, принесшие современникам новые знания и расширившие их представления о мире.

В отличие от Баурджеда, молодой эллин Пандион, герой повести «На краю Ойкумены», расширяет не географические представления о мире, а постигает его эстетическую сущность глазами гениального скульптора, намного опередившего свое время. «На краю Ойкумены» — книга о воспитании характера. В центре ее человек, жадно ищущий и чутко воспринимающий все новое, что приносит ему жизнь.

Перед читателем проходит пестрая географическая панорама. Уголок древней Греции, остров Крит, Средиземное море и вся Африка, начиная от рабовладельческого Египта и кончая экваториальными дебрями, где живут свободолюбивые негритянские племена.

Проведя Пандиона через многочисленные испытания, сталкивая его с разными людьми, знакомя с жизнью, культурой и искусством других народов, автор показывает молодого художника в непрерывном развитии. Каждая новая встреча обогащает его внутренний мир, способствует духовному росту.

Хотя в суровом и еще примитивном искусстве Греции гомеровского периода преобладали плоскостные геометрические формы, Пандион предвосхитил в своих исканиях и мастерстве искусство Эллады эпохи полного расцвета. Ефремов и здесь воспользовался правом художника наделить своего героя чертами психологии и сознания людей более поздней эпохи.

Ничего нет горше одиночества человека, оторванного от родины! Раб фараона Пандион понял спою беспомощность перед лицом деспотической власти. В мучительных испытаниях и непрерывной борьбе с превратностями судьбы он ищет и находит друзей. Ими становятся могучий негр Кидого и суровый этрусский воин Кави. Они втроем возглавляют бунт рабов и после кровопролитных схваток с египетской стражей уходят в пустыню.

Тема бескорыстной братской дружбы представителей разных народов, объединенных стремлением к свободе, бережно и любовно проносится Ефремовым через всю книгу.

Переплетение этих двух тем — облагораживающее воздействие красоты и нерушимой дружбы — получает символическое выражение в прекрасном произведении искусства. На плоском обломке берилла, когда-то привезенного Баурджедом из дальних странствий, рукою Пандиона вырезана гемма: три обнявшиеся мужские фигуры — эллин, негр и этруск…

В одном из писем к авторам этой статьи И. А. Ефремов так раскрывает замысел своей дилогии: «Мне хотелось рассказать о культуре Эллады и древнего Египта и вместе с тем об искусстве этих стран, ибо культура неотделима от искусства, которое в древности играло, пожалуй, бо́льшую роль в жизни общества, чем теперь».

Устойчивый интерес к эллинской культуре сопровождает писателя на протяжении всей его творческой жизни. Тема античного искусства впервые была затронута в рассказе «Эллинский секрет»; она получила дальнейшее развитие в повести «На краю Ойкумены», затем, как великая унаследованная традиция далекого прошлого, предстала в новом качестве в романе «Туманность Андромеды».

4

Своеобразным мостом, перекинутым из глубокой древности в далекое будущее, стал роман «Лезвие бритвы», завершенный Ефремовым в конце 1962 года. Действие происходит в наши дни — в Советской России, Италии, Южно-Африканской республике, в Индии и Тибете.

В этом большом многоплановом произведении, вобравшем в себя весь его жизненный опыт, Ефремов размышляет о Человеке — скрытых и еще неиспользованных резервах организма, о гигантских возможностях памяти и о том лучшем, что по эстафете мысли и знаний унаследовано нами от далеких предков и перейдет от нас к нашим потомкам.

Перегруженность романа разнородным научным материалом заставила автора отважиться на литературный эксперимент — попытаться вместить нелегкое для восприятия содержание в форму динамического приключенческого повествования в хаггардовском, по словам самого Ефремова, вкусе.

«Лезвие бритвы» вызвало поток читательских писем, и что характерно — как раз не приключенческая канва, а именно научные идеи и размышления автора побудили людей разных профессий и разного возраста, но преимущественно молодых, делиться своими впечатлениями с Ефремовым. Эта книга заставила многих поверить в свои силы, найти жизненное призвание, выбрать соответствующую склонностям работу.

Но почему книга, названная автором «Роман приключений», с тем же основанием может быть отнесена и к научной фантастике?

В «Лезвии бритвы» мы находим три фантастические гипотезы. Одна из них развивает идею, положенную в основу раннего рассказа «Эллинский секрет», в котором молодой русский скульптор, чьими далекими предками были греки-киприоты, вспоминает благодаря внезапному пробуждению «генной памяти» секрет античных ваятелей — рецепт состава, размягчающего слоновую кость, что дает возможность лепить из нее, как из воска.

Нечто подобное происходит в романе с таежным охотником Селезневым, страдающим эйдетическими галлюцинациями: в своем раздвоенном сознании он ощущает себя как бы в двух ипостасях — и сыном своего времени, и доисторическим человеком, который вместе с сородичами охотится на мамонтов, обороняется от гигантских обезьян, защищает женщину от саблезубого тигра.

Другая гипотеза восходит к давнему замыслу приключенческой повести «Корона Искандера», частично воплощенному в итальянских главах «Лезвия бритвы». Извлеченная из морских глубин у берегов Южной Африки черная корона, некогда принадлежавшая восточному владыке, затем Александру Македонскому, а после его смерти Неарху, украшена неведомыми серыми кристаллами, которые под действием солнечного света в определенных условиях дают излучения, влияющие на нервные клетки мозга. И расположение кристаллов в короне таково, что излучение попадает на участки больших полушарий, ведающие памятью.

Третья гипотеза, находящаяся на грани реальности, связана с феноменальными гипнотическими способностями героя романа — Гирина, считающего, что при соответствующей тренировке каждый взрослый человек может овладеть этим свойством. Одновременно Ефремов высказывает предположение, что психотерапия, находящаяся пока еще в зачаточном состоянии, со временем разовьет свои возможности до такой степени, что даже тяжелейшие нервные заболевания можно будет излечивать посредством самовнушения. Врач и психолог, Гирин в своей практической работе постоянно сталкивается с узкопрофессиональным подходом к диагностике и лечению различных недугов. Он считает, что медицина должна объединиться с целым комплексом научных дисциплин, которые, взаимно дополняя друг друга, помогут познать на молекулярном уровне тончайшую структуру человеческого организма, уловить причины и следствия малейших отклонений от нормы и не только исцелять, но и своевременно предотвращать всевозможные заболевания.

В отличие от Фрейда и его многочисленных последователей на Западе, усматривающих в любом поступке проявление психопатологических сексуальных комплексов, Гирин ставит во главу угла общественное поведение человека и берет за исходное его биологическую полноценность. Своеобразие суждений героя Ефремова заключается еще и в том, что он старается увязать такие надстроечные категории, как этика и эстетика, с материалистически понятым процессом биологической эволюции.

Остается сказать о названии романа. Весь эволюционный процесс в его динамической сущности проходит по столь узкому коридору, что Ефремов уподобляет его лезвию бритвы. Малейшее отклонение в ту или иную сторону может стать катастрофическим.

По «лезвию бритвы» проходит и путь восхождения человека от примата к мыслящему существу.

И, наконец, процесс формирования качественно новых общественных отношений требует от всех людей глубокого духовного самовоспитания. «Конечно, — говорит Гирин, — узка и трудна та единственно верная дорога к коммунистическому обществу, которую можно уподобить лезвию бритвы. …Простое пробуждение могучих социальных устоев человеческой психики, пробуждение чувств братства и помощи, которые уже были в прошлом, но были подавлены веками угнетения, зависти, религиозной и национальной розни, рабовладельческих, феодальных и капиталистических обществ, дает людям такую силу, что самые свирепые угнетения, самые железные режимы рухнут карточными домиками…»

Идея самовоспитания человека и пробуждения скрытых в нем могучих сил на благо общества проходит лейтмотивом через весь этот роман.

5

Наибольшую славу Ефремову принесли научно-фантастические романы и повести, в которых писатель с огромной силой убежденности утверждает материалистическую идею единства в разных уголках мирового пространства великого процесса эволюции, становления высшей формы материи и творческой работы разума.

Еще задолго до запуска первого искусственного спутника и вывода на околоземную орбиту космического корабля, пилотируемого Юрием Гагариным, задолго до того, как нога человека ступила на поверхность Луны, а в атмосферу Венеры и Марса проникли автоматические станции-лаборатории, Ефремов опубликовал свою повесть «Звездные корабли» (1948).

Уже ставшее привычным в наши дни космическое ви́дение мира, окончательно перечеркнувшее геоцентрические представления, тогда, четверть века назад, в интерпретации Ефремова поразило воображение даже искушенных читателей. Писатель с убеждающей силой логики обосновал гипотетическую возможность посещения Земли представителями развитых цивилизаций других звездных систем. При этом Ефремов доказывал, что пришельцы из космоса неминуемо должны быть человекоподобными: «Формы человека, ого облик как мыслящего животного не случаен, он наиболее соответствует организму, обладающему огромным мыслящим мозгом. Между враждебными жизни силами космоса есть лишь узкие коридоры, которые использует жизнь, и эти коридоры строго определяют ее облик. Поэтому всякое другое мыслящее существо должно обладать многими чертами строения, сходными с человеческими, особенно в черепе».

Едва намеченная в «Звездных кораблях» мысль о том, что глубокое проникновение в космос, влекущее за собой контакты инопланетных цивилизаций, возможно только на высшем уровне социальной организации, соответствующей нашим представлениям о коммунизме, — эта мысль получила широкое истолкование в романе «Туманность Андромеды» (1957) и примыкающей к нему повести «Сердце Змеи» (1958).

В отличие от многих писателей-фантастов, полагающих, что формы высокоразумной жизни в разных уголках Вселенной могут быть исключительно многообразными, вплоть до «мыслящих растений» или даже «умной плесени», Ефремов последовательно отстаивает антропоцентрическую гипотезу.

Непредвиденная встреча в глубинах космоса экипажей двух звездолетов — земного и с планеты Тау Змееносца — выявляет не только физиологическое сходство землян и «голубых людей», что облегчает взаимопонимание, но и близость уровней социального и научно-технического прогресса, достигнутого обитателями обеих планет. Более того, всякого рода опасения, что встреча может привести к враждебному столкновению, оказываются несостоятельными. Любая цивилизация, доросшая технически до расселения в космосе, не может не стоять на высшей ступени нравственного, а следовательно, и социального развития!

В «Сердце Змеи» Ефремов выступает как психолог, передающий сложную гамму мыслей, чувств и переживаний людей, готовящихся к первой встрече с разумными существами другой звездной семьи. При этом самый образ мышления его героев находится в соответствии с временем действия, то есть отражает высочайший уровень общественной структуры и научных знаний эпохи расцвета мирового коммунизма. Этот же принцип лег в основу и таких романов, как «Туманность Андромеды» и «Час Быка».

«Наши полеты в безмерные глубины пространства, — с горечью говорит командир звездолета Эрг Ноор, — это пока еще топтание на крошечном пятнышке, диаметром в полсотни световых лет!»

И действительно, звездолеты на фотонных или ионных двигателях никогда но преодолеют барьера световой скорости, и, следовательно, путешествие даже к ближайшим звездным системам растянется на долгие годы. Непреодолимые пространства — главное препятствие для познания Вселенной и установления непосредственных контактов с цивилизациями обитаемых планет.

Но писатель не может и не хочет согласиться с пределом, поставленным физическими законами. Если невозможны прямые контакты, то на помощь должны прийти радиоволны. Так возникает грандиозная идея Великого Кольца Миров, в которое включаются одна за другой внеземные цивилизации, достигшие космического уровня прогресса. Не сомневаясь в том, что Великое Кольцо существует в действительности, Ефремов оценивает установление связи людей Земли с братьями по мысли как стремительный рывок вперед, позволивший человечеству почувствовать себя еще более могущественным перед силами природы. И вот что поразительно: придуманный писателем фантастический термин Великое Кольцо вошел в арсенал современных научных представлений, как вполне допустимая гипотеза.

Но и на этом не успокаивается ищущая мысль. Ведь и радиоволны подчинены всё тому же «роковому» пределу — 300 000 километров в секунду! И тогда возникает идея «совершить еще одну из величайших научных революций — окончательно победить время, научиться преодолевать любое пространство в любой промежуток времени, наступить ногой властелина на непреодолимые просторы космоса». Гениальный физик Рен Боз разрабатывает теорию «нуль-пространства», а экспериментатор Мвен Мас (персонажи из «Туманности Андромеды») ставит свой знаменитый Тибетский опыт, в результате которого был достигнут «репагулюм» — переход пространства в антипространство: на какую-то долю секунды был как бы переброшен мост протяженностью в двести двенадцать световых лет к планете звезды Эпсилон Тукана.

Развитием этого принципа становятся пульсационные звездолеты в «Сердце Змеи» и ЗПЛ (Звездолеты Прямого Луча) в «Часе Быка».

Но Ефремов не был бы в своей области новатором, если бы не подчинил замысел «Туманности Андромеды» научно-материалистическим философским представлениям о законах природы и общества. Величайшие завоевания науки и техники будущего поставлены писателем в прямую зависимость от социального прогресса. Ефремов впервые попытался нарисовать широкую и разностороннюю панораму высокоразвитого коммунистического общества, объединившего все человечество. И в этом его главная заслуга.

По охвату материала «Туманность Андромеды» — произведение почти энциклопедическое. Автор, создавая облик грядущего мира, старается проникнуть во все сферы общественной жизни — человеческих отношений, науки, техники, философии, педагогики, психологии, морали, искусства. Синтетический замысел и стремление раскрыть явления во всеобъемлющем комплексе определяют композицию, художественные приемы, язык и стиль романа.

Подавляющее большинство писателей-фантастов показывает грядущее глазами своего современника. Ефремов выбрал иной путь, куда более трудный. Он поставил своей задачей — взглянуть на мир завтрашнего дня не извне, а изнутри, из будущего смотреть в прошлое, стать современником людей, о которых он пишет. Поэтому его героям, живущим спустя тысячелетие после нас, нет надобности удивляться достижениям созданной ими техники и победам в космосе. Вместе с новыми масштабами мысли меняется отношение и к земным делам, и к задачам освоения Вселенной.

Когда труд перестает быть необходимостью и становится естественной потребностью, доставляющей радость и наслаждение, человек вырывается из плена узкой профессионализации. В Эру Великого Кольца за долголетнюю жизнь каждый успевал получить высшее образование по нескольким специальностям, меняя род работы в соответствии с внутренней потребностью.

Несмотря на переизбыток материальных благ, люди не мыслят нормальной жизнедеятельности вне разностороннего созидательного труда. «Мечты о тихой бездеятельности рая, — говорит психолог Эвда Наль, — не оправдались историей, ибо они противны природе человека-борца». Эта мысль, проходящая красной нитью через весь роман, полемически заострена против антинаучных представлений о высшей фазе коммунизма как о «машинном рае», где на долю человека оставлена скучнейшая обязанность — вовремя нажимать кнопки механизмов и переводить рычаги управления.

Изображенное Ефремовым общество могло бы полностью отказаться от применения простого физического труда. Однако автор не перестает настаивать на его биологической необходимости. Ведь физическая работа дает не только разрядку от интеллектуального напряжения, но, в соединении со спортом, способствует закалке организма и приносит удовлетворение в непосредственной борьбе с различными испытаниями.

Эра Великого Кольца — это одновременно и эра Прекрасного, в полной мере постигнутого человечеством.

«Туманность Андромеды» переведена более чем на тридцать языков и вызвала за рубежом многочисленные отклики в печати. Даже буржуазная пресса не обошла вниманием «утопический роман» советского писателя, отметив его гуманную направленность и «прозорливое предвидение лучшего будущего». Изданная в 1970 году во Франции десятитомная серия «Шедевры мировой фантастики» открывается «Туманностью Андромеды».

Таким образом, эта книга закономерно признана классической не только у нас, но и во многих странах мира.

6

Авторы романов, которые мы условно называем коммунистическими утопиями, следуя традициям жанра, сознательно отвлекаются от многоступенчатых трудностей перехода к высшей общественной формации. И потому при чтении таких книг невольно создается впечатление, что счастливое будущее достигнуто как бы спонтанно, само собой, в силу непреложной логики исторического процесса.

С другой стороны, авторы романов «предупреждений», рисуя трудности, неудачи и катастрофы, подстерегающие человечество, нередко теряют историческую перспективу, искусственно создавая «модели» безвыходных ситуаций.

Поэтому нам представляется чрезвычайно плодотворным опыт И. Ефремова, соединившего в своем втором «космическом» романе «Час Быка» (1969) научную утопию и предупреждение — позитивное и негативное изображение будущего.

В этом романе, насыщенном размышлениями о грядущих судьбах человечества — противоречиях социального и научно-технического прогресса, повествование ведется в двух планах: всепланетный коммунизм далекого будущего Земли с поразительными делами и свершениями людей, потомков героев «Туманности Андромеды», и, с другой стороны, чудом сохранившаяся на изолированной от межзвездных коммуникаций планете Торманс жесточайшая олигархия, влекущая за собой неисчислимые бедствия и хищническое истребление всех природных богатств.

Роман Ефремова по-настоящему злободневен, потому что Торманс не просто гипотетическая планета, общественное развитие которой — плод фантазии писателя. Торманс — почти аналог того, что происходит на большей части земного шара сегодня и что еще предстоит преодолеть человечеству, прежде чем оно пойдет по пути, проложенному Россией.

Но что же побудило Ефремова вернуться к изображению человечества грядущих веков?

Конечно, не только многочисленные письма читателей, требовавших продолжения «Туманности Андромеды». Писателю-социологу и историку с таким обостренным ощущением времени именно теперь, при безмерно усложнившихся противоречиях различных общественных систем, важно было исследовать причины, затрудняющие и замедляющие переход всего человечества на прямую дорогу, ведущую к тому совершенному обществу, которое нарисовано в «Туманности Андромеды». Недаром же сам Ефремов, задумав второй «космический» роман, первоначально предполагал назвать его «Долгой зарей»… Но по мере расширения замысла, когда в романе выявилась сквозная тема «инферно», Ефремов придумал другое название, расшифрованное в обобщенно-символическом плане в эпиграфе к произведению: «Ди пхи юй чхоу — Земля рождена в Час Быка (иначе демона, два часа ночи)» 1.

Под инферно писатель подразумевает жестокие законы биологической эволюции, заставляющие все живое развиваться по определенному пути, посредством безжалостного отбора, гибели не только миллиардов особей, но и целых видов. В «инфернальной» игре стихийных сил в действительности нет и не может быть ни добра, ни зла. Но в этой жестокости есть своя целесообразность, приводящая к усложнению организмов и развитию мозга, и, в конце концов, к появлению Homo sapiens. На протяжении миллионов лет человек находится во власти равнодушной, враждебной природы, борется за право выжить и платит за это неисчислимыми жертвами. Но когда Разум достигает уже такого высокого уровня, что, казалось бы, может разорвать железные цепи инферно природы, этому противодействует неуправляемость социальным процессом. И только с той поры, когда человек возьмет в свои руки власть над общественным развитием и подчинит себе хаос истории, осуществится предсказанный Марксом переход из царства необходимости в царство свободы. Только тогда инферно и в природе, и в социальной жизни перестанет быть фатальной неизбежностью.

Далекая планета, на которую когда-то, еще в начале Эры Мирового Воссоединения, высадилась группа землян, в результате варварского отношения их потомков к естественным богатствам уже не может прокормить возросшее в геометрической прогрессии население. Чтобы предотвратить катастрофические последствия демографического взрыва, олигархическая верхушка вводит почти религиозный культ «легкой смерти», обрекая на гибель подавляющее большинство молодых трудоспособных людей, достигших двадцатипятилетнего возраста. Так появляются два основных класса — КЖИ (короткоживущие) и ДЖИ (долгоживущие).

Умело играя на антагонистических противоречиях этих искусственно созданных классов, олигархи обеспечивают себе и своим приближенным благополучную, спокойную жизнь.

Вполне понятно, почему правители Торманса, как назвали эту планету земляне, боятся проникновения какой бы то ни было информации извне, и, чтобы сохранить status quo этой замкнутой агонизирующей цивилизации, решительно отказываются войти в галактическое содружество Великого Кольца.

Смоделированный Ефремовым общественный строй на Тормансе не повторяет в полной мере ни одной из социальных систем, когда-либо существовавших на Земле. Он представляет собой нечто среднее между современным государственным капитализмом, доведенным до последнего предела, и «муравьиным» лжесоциализмом маоистского типа.

Только на такой почве и могла возникнуть диктатура Чойо Чагаса, в образе которого обобщены типические черты всех самых жестоких тиранов, каких только знала история Земли.

Чойо Чагас — один из самых ярких характеров, созданных Ефремовым. Зловещая фигура диктатора соткана из противоречий. Ум его глубок, но и ограничен; воля непреклонна, но связана им же установленными догмами; он всесилен, но и беспомощен, повелевает миллионами, но одинок.

«Он чувствовал ту безнадежную пустоту вокруг себя, которая неизбежно образуется, когда из окружения устраняют или отстраняют порядочных людей, всегда несогласных с несправедливостью. Неумолимо идет процесс замены их ничтожествами и невеждами, готовыми восхвалять любые поступки владыки… Друзей нет, душевной опоры ни в ком, все чаще подступает страх перед возможным заговором… Чойо Чагас ненавидел свое окружение, но не мог найти выхода из тупика…»

Если бы «Час Быка» был полностью посвящен Тормансу и властвующему над тормансианами инферно, это был бы типичный роман-предупреждение или даже «антиутопия». Но Тормансу отчетливо противопоставлена Земля и ее представители — экипаж звездолета «Темное Пламя».

Время действия отнесено к ЭВР — Эре Встретившихся Рук, пришедшей на смену Эре Великого Кольца, благодаря новому способу передвижения в космосе (Звездолеты Прямого Луча), позволившему осуществлять непосредственные контакты с обитаемыми планетами Галактики.

Многовековой опыт победоносной борьбы с инферно земляне стремятся перенести на Торманс, чтобы избавить планету от тирании и рабской зависимости от власти природы. Положение вещей на Тормансе они рассматривают как редчайшее отклонение от нормы, постоянно сопоставляя с эталоном всеобщего счастья, достигнутого коммунистической Землей.

Ефремов, воспринимающий все явления в движении и развитии, особенно высоко ставит специальность историка. Историками являются его любимые героини обоих космических романов — Веда Конг в «Туманности Андромеды» и Фай Родис — начальница экспедиции на Торманс в «Часе Быка».

Сильная, обаятельная личность Фай Родис во всем антагонистична Чойо Чагасу. Она противопоставляет всечеловеческое «мы» его болезненно гипертрофированному «я». В философском споре с властителем планеты о счастье и нравственном долге она выступает во всеоружии исторического опыта Земли, тогда как Чойо Чагас может отстаивать лишь заведомо ложные представления о якобы достигнутом благополучии и духовном спокойствии всех без исключения тормансиан.

В научно-фантастической литературе постоянно ставятся и по-разному решается вопрос о праве вмешательства в исторический ход развития инопланетных цивилизаций. Не обошел этой проблемы и автор «Часа Быка».

Во имя высшей справедливости экипаж «Темного Пламени» пренебрегает запретом Чойо Чагаса произвести посадку на Тормансе. Мало того, Фай Родис и ее спутники всеми доступными им способами воздействуют на сознание тормансиан, с которыми им удается встретиться. При этом в изображении последующих событий Ефремов исходит из морального критерия, которого он придерживается при моделирования духовного мира нового человека.

«Для меня, — говорит писатель, — социально-экономические проблемы будущих десятилетий, столетий, даже тысячелетий неотделимы от психолого-этических проблем. Почему? Мир раздираем великим множеством великих и малых противоречий, решение которых не под силу человеку, некоммунистически воспитанному. Коммунистическое воспитание — вовсе не социальная надстройка, как мы думали раньше. Это производительная сила общества».

Моральное воздействие землян распространяется не только на интеллектуальную часть населения — ДЖИ, но и на его подавляющее большинство — невежественных, занимающихся только простой работой короткоживущих. Лишь объединенными усилиями тех и других будет уничтожена олигархия, и планета Торманс станет на нормальный путь развития, приобщившись к Великому Кольцу Миров.

В этой оптимистической перспективе — жизнеутверждающий пафос «Часа Быка», произведения в общем трагедийного.

«Час Быка», как и предыдущие романы Ефремова, относится к тем произведениям, которые при каждом новом прочтении открывают все более глубинный смысл, наталкивают на раздумья, быть может, на споры с автором, но неизменно обогащают читателя. И происходит это потому, что каждый из трех романов Ефремова — не только явление художественной литературы, но и философское, социологическое, психолого-нравственное исследование человека и общества.

Несмотря на то, что в космических романах действие отброшено в бесконечную даль веков, оно непосредственно соотносится с нашей беспокойной, быстро меняющейся, полной тревог и надежд действительностью, когда, судя по всему, решаются судьбы всего человечества. Поэтому и социальные модели олигархического Торманса и Земли коммунистической эры воспринимаются не как абстрактные предупреждения или мечтания, а как действенное вмешательство писателя в идеологическую борьбу наших дней.




Нева. 1972. № 4. С.167–174.



  1. Старый китайско-русский словарь епископа Иннокентия. Пекин, 1909 (примеч. И. Ефремова).