Жизнь наша очень пестра и вместе с тем необычайно монолитна. Советская ракета на Луне и Спутник, свершающий вокруг земли свой 9000-й оборот, величественная поступь семилетки и ежечасный героический энтузиазм миллионов не могут не вызвать гордости у каждого патриота. Вместе с тем, факты повседневности убеждают в том, что есть еще в нашей жизни силы, тормозящие движение вперед. Консерватизм, узость эгоистического или малокультурного мышления, вредно сказываясь на материальной сфере бытия, простираются и в область морали и психологии.
Человек, поддаваясь мозаичности впечатлений, может терять иногда из вида главную, движущую силу явлений. «Крайность — сестра ограниченности», — писал в свое время Белинский. Для страстной натуры такая крайность может оказаться губительной.
Сложность социальных проблем, кажущееся противоречие возвышенного и обыденного воздействуют на писательскую психологию с большой ощутимостью. И, говоря о последних произведениях научно-фантастической литературы на «космические темы», нельзя не отметить, что это воздействие сказывается здесь весьма наглядно.
Перед нами новый роман В. Немцова «Последний полустанок»1. Эстетическая установка автора сразу же вполне определенно подчеркнута в предисловии к произведению: «…В книге нет ни полетов в дальние галактики, нет выходцев с других планет…» Сюжет романа фантастичен, но и прост. Два друга, молодые инженеры Вадим Багрецов и Тимофей Бабкин, волей случая становятся пленниками «Униона», космической летающей лаборатории, и, никем не опознанные, участвуют в его опытном полете. Конструкторы «Униона», управляя им с земли, не подозревают, что в отсеках лаборатории рядом с одноглазым псом Тимошкой и обезьяной Яшкой-гипертоником, путешествуют астронавты поневоле. Вся эта история рисуется в легких, юмористических тонах. Автор обещает, что человеческих жертв здесь не будет, и выполняет свое обещание. На земле разворачивается параллельное действие. Тут мы видим не только энтузиаста ученого Набатникова, одаренного конструктора Пояркова, серьезную девушку техника Нюру, но и сладчайшего делягу Медоварова, прыщеватого хлыща Аскольдика, карьериста Литовцева. Роману явно присуща бытовая и отчасти сатирическая тональность.
Но главное — это «Унион», к нему обращены взоры героев книги. «Унион» — воплощение дерзкой мечты Пояркова, универсальный космический агрегат. Этот дискообразный ракетоплан прежде всего — лаборатория для изучения ионизированных слоев атмосферы. Второе задание, которое он может выполнить, — это «нащупать» разнообразные космические трассы для будущих планетолетов, обладая способностью выходить на любую орбиту и даже облететь вокруг Луны. Он может служить и своеобразным реактивным дирижаблем для трансатлантических перелетов. И, наконец, он является удивительной летучей… электростанцией. Да, именно электростанцией! Мощные космические излучения не должны пропадать даром: они могут быть собраны в специальные аккумуляторы и использованы.
В. Немцов, писатель и публицист, чуткий к запросам современности, считает, что «марсианские лишайники» могут и подождать. Пусть «небесная сила» уже сегодня работает для практических надобностей человека. «Черный ужас» космоса обязан вращать турбину колхозной электростанции маленького грузинского селения…
Слишком, мол, много еще и на земле нерешенных, трудных вопросов, чтобы далеко отрываться от нее в небо. Один из любимых героев автора Поярков, размышляя о смысле своей профессии, так выражает эту главную мысль писателя:
«Я помню, когда ездил к Набатникову, то встретил женщин, которые ремонтировали дорогу. Бригадиром у них был здоровый наглый парень с тонкими усиками. Кизиловым прутиком он похлопывал себя по начищенному до блеска голенищу и насмешливо подгонял работниц. Я, помню, тогда разволновался, вылез из машины, накричал на парня. Тот лишь пожимал плечами. В чем, дескать, он провинился? Я поехал в дорожное управление, там мне посочувствовали, но, кроме обещания заменить бригадира женщиной, ничего поделать не смогли. Нет полной механизации. Нет специальных машин для ремонта дорог…
В тот день мне показалось, что надо бросить все‚ — продолжал Поярков. — Пойти на завод конструктором, где вместо летающих дисков начать строить дешевые и простые дорожные машины, транспортеры, канавокопатели… Но вот, подъезжая к ионосферному институту, на плоской вершине горы я увидел устремленную в небо ракетную вышку. Я знаю Набатникова — дерзкого мечтателя и великолепного практика, твердо стоящего на земле. Он хочет заставить работать на нас космическую энергию…»
Пафос этого размышления по-человечески естествен. Только ханжа может пройти мимо подобного факта, сделав умильное личико или «высоко подняв голову». Но полностью трудно согласиться с этим рассуждением. Если у Пояркова не только романтическое сочувствие, но и вполне зрелое отношение к этой проблеме (известно, насколько близок сердцу самого В. Немцова вопрос о женском труде), то можно дать ему лишь один совет: идти на завод конструктором и создавать экономичные канавокопатели и дорожные машины. Привлекать же к этому делу «Унион» по меньшей мере наивно. Ведь даже из романа ясно, что «звездная электроэнергия» может иметь ничтожное практическое применение.
Роман Немцова активно противостоит бесплодной маниловщине. Роман психологически подводит к требованию определенной, большей доли общественного внимания к простым, человеческим нуждам. Здесь сильная его сторона.
Но, конечно же, у астрономии и теории звездоплавания в рамках необходимости есть свои благородные и лишь на первый взгляд отвлеченные задачи. Решенная художественным способом, освещенная делами справедливого будущего, «космическая мечта» может стать реально полезной для современности.
Человек — не слепой червь, занятый лишь потреблением. Если же люди уподобляются этому невеселому созданию, они просто гибнут и не только в переносном значении слова. Маленькая Дания, страна с высоким жизненным уровнем, замкнутая в бедном круге буржуазных идей, занимает рекордное место по числу самоубийств. Подобные факты со всей наглядностью подтверждают известную мысль о том, что идея — великая материальная сила. Мысль эта теоретически, казалось бы не вызывающая ни тени сомнения, в своем практическом и потому всегда непредусматриваемом воплощении встречает вдруг у некоторых внутреннее сопротивление и непонимание.
Роман И. Ефремова «Туманность Андромеды»2 и его продолжение, повесть «Сердце змеи» («Юность», 1959, № 1) находятся в центре внимания критики и читателей. Не только «Литературная газета», но и «толстые» журналы («Нева», «Звезда», «Новый мир») дали ему высокую оценку. Высказалась дважды «Промышленно-экономическая газета». Если в «Последнем полустанке» В. Немцова полемическая заостренность, противопоставление произведениям И. Ефремова находится в рамках «такта действительности», то в газетной декларации ярко выраженное стремление к утилитаризму приводят к явной предвзятости, к глубокому непониманию этой значительной книги. Скрытая неприязнь к самой идее произведения толкает критиков к самым вдохновенным полемическим красотам.
Из «Промышленно-экономической газеты» мы узнали, что И. Ефремов пропагандирует в романе… классовое неравенство, рисуя «привилегированную верхушку» и «рабочих, загнанных в подземные глубины, шахты». Откуда это известно? Да оттуда, что лица у них были «немного усталые от суровой работы», это «пожизненная доля» и мужчин и даже женщин. Мрачная картина! Развернем, однако, роман на странице 196-й и попытаемся прочесть текст внимательнее, чем это сделано авторами статьи. «Его (Дара Ветра. — Л. А.) приветствовали веселые лица, немного усталые от суровой работы». О, это древнее искусство цитирования!
Но еще два слова о «снобах», «любителях острых ощущений, носящихся по вселенной». Один из них, Эрг Ноор, перед отлетом на «Лебеде» говорит о своей любви к земле, о том, что именно эта любовь и толкает его на самопожертвование; отказавшись от подвига, он утратил бы «не только космос, но и землю». Не понять пафоса жизни этого человека — значит, много не понять в романе. Огромные масштабы проявления личности представляются критикам почему-то вредным индивидуализмом, самоцельным стремлением к сверхподвигам. Далекие от истинного представления о коммунизме, они не берут в расчет тот факт, что строй бесклассового общества создаст новые, громадные предпосылки для развития личности. Вместе с тем народ, коллектив, массы, о которых так хлопочут критики и влияние которых якобы совершенно не отражено в произведении, — самые мощные регуляторы деятельности личности в коммунистическом обществе, нарисованном И. Ефремовым. Вспомним главу «Совет звездоплавания». Здесь демократия народоуправления представлена в своем полном виде. Неудачный опыт Мвена Маса обсуждается всеми жителями планеты, незримо присутствующими в зале Совета. Оценка его поступка — всесторонняя, непредвзятая оценка, даваемая людьми, горячо заинтересованными в судьбе личности. С такой же широтой, научной доскональностью разбираются и другие общественные проблемы.
В свою очередь, у выдающихся людей (у «снобов», как их аттестует «Промышленно-экономическая газета») чувство долга перед народом развито необычайно сильно, имеет последовательный, серьезный характер. Гром Орм, считающий, что и он виноват в неудаче Маса, предлагает устранить себя с поста председателя Совета и направить на ликвидацию последствий опыта. Это ли не сильнейшее доказательство крепкой связи руководителей с народом, понимания ими своей ответственности перед населением планеты. Неужели это не очевидно?
Многое не по душе авторам статьи в романе И. Ефремова, и не понимают они особенностей творчества писателя-фантаста, негодуя по поводу «нелепых деталей» в изображении будущего. В свое время Салтыков-Щедрин, касаясь полемики вокруг романа «Что делать?» Н. Г. Чернышевского и адресуясь к эпигонам просветительства «Русского слова», писал: «Он (Чернышевский — Л. А.) не мог избежать некоторой произвольной регламентации подробностей, и именно тех подробностей, для предугадания и изображения которых действительность не представляет еще достаточно данных». И добавлял дальше, что всякий здравомыслящий читатель сумеет отличить живую разумную идею романа от сочиненных деталей общества будущего.
Сила и свобода воображения не только не противопоказаны тем, кто берется изображать отдаленное и едва только мыслимое грядущее, но представляются необходимым условием развития жанра научной фантастики. И хотя этих писательских качеств часто не хватает многим произведениям, посвященным «космическим темам», — не приходится ставить в заслугу недюжинные способности воображать и умело живописать воображаемое мастеру этого вида искусства И. Ефремову.
Ведя разговор о двух последних произведениях И. Ефремова и обращаясь к тем сторонам их, которые не получили еще достаточного освещения в критике, отметим прежде всего, что в них — особенно в «Туманности Андромеды» — главное — научные идеи (технические, философские, социальные), правда одетые в ткань наглядного рассказа о людях и событиях. В силе этих идей, представленных ощутимо и зримо, — общественная ценность книги. Роман действует прежде всего на ум и воображение читателя.
Что может дать современности, сегодняшнему дню столь высоко взлетевшая фантазия автора? Очень многое, как показывает пример «Туманности». Живо, осмысленно представленный строй бесклассового общества таит в себе неизъяснимую притягательную силу. Мы при коммунизме, настоящем установившемся коммунизме. Люди живут напряженно, радостно: с полной отдачей сил. Наука пронизывает все стороны жизни личности, становится постоянным средоточием ее духовных интересов; человек раскрепощен в полном смысле этого слова.
Некоторые критики романа И. Ефремова отмечают, что герои его все слишком красивы и слишком похожи друг на друга. Мысль эта не лишена оснований. Но мимо внимания рецензентов прошел тот факт, что И. Ефремов сумел вообразить и запечатлеть (в этом опять-таки сказывается научность его книги) именно общие психологические черты личности отдаленнейшей эпохи. Страстное ощущение жизни, стремление ускорить ее ход, еще более возвысив человека над природой, активизированное внимание к тем, кто тебя окружает, и — как обратная сторона всего этого — абсолютная невозможность равнодушия — вот контуры этой психологии.
Равнодушие к работе и жизни расценивается людьми будущего как серьезнейшее психологическое заболевание. И. Ефремов подчеркивает массовость такого отношения к равнодушию: «Из нескольких сот человек, находившихся в зале, нельзя было найти ни одного невнимательного‚ занятого собою лица. Чуткая внимательность ко всему была характерной чертой людей эпохи Кольца». Эскиз этот полезен современному читателю как прямой практический пример. Небо писательского вымысла оказывается не столь уж далеким от сегодняшней грешной земли.
И тем не менее именно эта сегодняшняя земля дает писателю возможность так рисовать будущий строй. Дружеские, по-человечески глубокие связи между людьми формируются и крепнут именно в эпоху социализма. Пусть по сравнению с изображенным в романе это еще зеленые ростки‚ — только близорукий человек, разглядывая тот мощный лес, который вырос из нежных растеньиц‚ может говорить: «Откуда это взялось?» Взялось только от нас с вами, от дружеской переклички коллективов электростанций с просьбой о производственной взаимопомощи, от товарищеской чуткости Валентины Гагановой, от каждого нашего практического дела, не только эхо которого отдается в прекрасных сводах грядущего, но которое возводит самые эти своды.
К этому и зовет книга: видеть в настоящем зерна будущего, бережно взращивать эти зерна в себе и во всем, что тебя окружает.
Мысль об активном внимании к окружающему и о равнодушии не брошена вскользь, она — ведущая в системе взглядов И. Ефремова на мир, она находит свое философское, естественно-материалистическое толкование и, если хотите, — доказательство.
«Сквозь туман забвенья, обволакивающий сознание, прорвалась музыка… «Не спи! Равнодушье победа энтропии черной!» Этими словами «известной арии» начинается повесть «Сердце змеи». Энтропия — закон сведения «косной» неживой материей высших энергетических уровней к низшим, закон «уравнивания». Высшие формы жизни, например человеческое общество, нарушают этот закон и противоборствуют ему. Самосохранение и утверждение его зависит от разнообразных сил жизнедеятельности: интеллектуальных, социальных, моральных. Равнодушие, пассивность — выражение психологической слабости человека перед энтропией, перед уничтожением его как представителя высшего типа организации материи. Победить равнодушие и даже незаметные элементы его — значит, возвыситься над умиранием в человеческом значении слова, и таково стремление всех героев «Туманности Андромеды». Они не «цепляются» за жизнь, хорошо зная, что при спокойном течении срок ее в эпоху Кольца может быть намного продлен. «Все равно, большинство людей — настоящих работников — живут только половину возможных лет из-за сильнейших нервных напряжений… Но кто же оставит работу ради лишних лет жизни?»
Равнодушие бальзамирует людей, но это уже — мумии!
Философия борьбы с энтропией — не схоластические умствования. Ведь равнодушие — психологическая подоснова множества вреднейших явлений: бюрократизма, узости мышления, творческого бесплодия. И чем большие оно получает масштабы, тем оно страшнее. Не безумие в ярко выраженной форме, а именно невнимательное отношение к судьбам своего рода погубило обитателей планеты Зирды. Голос писателя, как бы из отдаленного будущего, гремит грозным предостережением: «Зирда погибла от накопления вредной радиации после многочисленных неосторожных опытов и опрометчивого применения опасных видов ядерной энергии вместо мудрого изыскания других, менее вредных». И теперь только маки, траурные маки, застилают мертвую планету.
Так мысль научно-фантастического романа получает актуальное политическое значение.
«Туманность Андромеды» — роман-гипотеза. Естественно, что многие из его идей проблематичны. Можно не соглашаться с предполагаемыми формами отчуждения дефектированной части населения Земли, отодвинутой на «остров Забвения». Никак нельзя принять и отдельные черты психологического облика людей описываемого времени: их чрезмерную суровость, сдержанность, граничащую с эмоциональной невыразительностью. Язык века, когда кибернетика уже элемент домашнего обихода, предельно сжат и лаконичен. Но борьба с «языковыми излишествами» приводит автора порой к крайностям: «…Исчезло искусное жонглирование словами, так называемое остроумие», — вскользь отмечает И. Ефремов.
Мы этому, конечно, не верим. Как и к любому другому проекту будущего, к роману и повести И. Ефремова следует отнестись серьезно и даже по-деловому. Несомненно, что мысли автора о системе воспитания вызывают большой интерес у читателя. Главный принцип воспитания (оно неразрывно слито с образованием) — гибкость, подвижность, постоянная обновляемость, идейная широта. Образованный человек — это общественная личность, склонности которой выявлены самым тонким, тщательным образом. Мир юности так же, как и мир зрелости, — не уютная, замкнутая сфера самоуспокоенности, а поле брани, далекое от сладкой идиллии.
Любопытны и другие аспекты многопроблемного романа. Мы уже не будем говорить о научно-технической стороне его, которая очень богата. Стоит только отметить, что И. Ефремов оригинально понимает и видит скрещивающиеся пути науки и искусства. Музыка в ее новом качестве вбирает в себя и математику и физику и приобретает невиданное влияние на психологию слушателя и зрителя одновременно. Глава «Симфония фа-минор цветовой тональности 4,750 мю» предоставляет, как и другие лучшие места книги, интереснейший материал для размышлений.
Как видим, спор между двумя методами решения «космических тем» нашел в последних произведениях В. Немцова и И. Ефремова свою законченную форму. Но нетрудно увидеть общее в пафосе произведений: их устремленность к сегодняшнему дню. Нельзя полностью согласиться с «Унионом» и его автором. Нельзя хотя бы потому, что сильная и яркая книга, подобная «Туманности Андромеды», расширяя мыслимые горизонты будущего, зовет к ним, вызывает энергию, преодолевающую трудности, учит правильно расценивать и строить жизнь и сегодня. Вместе с тем литература не может миновать и «последний полустанок» для выхода в космос, в бесклассовое общество, чтобы четче очертить задачи дня и возвысить их романтически. Для писателя важно главное: проронить из космических высей свет человеческого тепла на сегодняшнюю землю.
1 Вл. Немцов, Последний полустанок. Роман, «Советский писатель», М., 1959.
2 И. Ефремов. Туманность Андромеды. «Молодая гвардия», М., 1958.
Москва. 1960. № 2. С. 210–213.
Орфография и пунктуация сохранены.