П.К. Чудинов бурит шпур для закладки взрывчатки в шахте Джезказганского рудника
Текст: Антон Нелихов
Иллюстрация: Алексей Кац
Фото из архива Петра Чудинова
Зимой 1958 года Палеонтологический институт АН СССР отправил в Центральный Казахстан небольшую экспедицию. Двое его сотрудников поехали на рудники города Джезказган, где в кровле заброшенных штреков нашлись отпечатки следов древних позвоночных. Экспедиция неожиданно стала одной из самых необычных и опасных за всю историю палеонтологии.
В старых горных выработках царит тишина. Луч фонаря выхватывает из мрака серые, исцарапанные взрывами глыбы. Вдаль уходит сплошная темнота, которая подавляет и заставляет говорить шепотом. Вдоль стен высится деревянная, подпирающая потолок крепь. Сверху из трещин изредка ссыпаются тонкие струи песка, и тогда раздается глухое скрежетание — огромные плиты медленно оседают и могут рухнуть в любой момент.
П.К. Чудинов бурит шпур для закладки взрывчатки в шахте Джезказганского рудника
В конце пятидесятых годов во время обхода заброшенных штреков шахты "Петро" на потолке было найдено огромное, размером в 50 квадратных метров скопление следов. Там виднелись сотни отпечатков — крупные и крохотные, четкие и едва различимые, одиночные и целые цепочки с полосками от хвостов. Все они были негативными, выпуклыми слепками, которые когда-то заполняли следы так же, как песок заполняет детскую формочку.
Администрация рудника связалась с Палеонтологическим институтом, и в 1957 году на шахту заехала Казахстанская экспедиция А.К. Рождественского, работавшая неподалеку.
Палеонтологи забрали сколотые следы, но едва вернулись в Москву, как в Джезказгане было обнаружено еще два скопления — в шахтах номер 44 и "Покро", в паре километров от первого местонахождения.
В институте решили организовать отдельную экспедицию, которая должна была выяснить условия залегания следов и привезти наиболее интересные образцы. Задача представлялась несложной и в Джезказган отправилось всего два человека — кандидат биологических наук Петр Константинович Чудинов и препаратор Иван Анисимович Дурненков.
Они выехали в предгорья Улытау в конце февраля 1958 года, планируя справиться за пару недель, однако задержались на полтора месяца — слишком сложной оказалась работа.
Дорога была долгой. Четыре дня поезд шел из Москвы до Караганды, затем пришлось почти сутки ждать поезда на Джезказган, а после трястись на стареньком автобусе.
Джезказган встретил палеонтологов неприветливо. С большим трудом удалось устроиться в гостиницу, несколько дней пришлось добиваться приема у директора рудника. Устав от бесполезного ожидания, Чудинов договорился с инженером шахты и спустился вниз без разрешения главного начальника. Это стало первым нарушением техники безопасности, которых потом было немало.
Скопление оказалось громадным. На потолке, на высоте пяти-семи метров находилось два поля со следами общей площадью 70 квадратных метров. Это размеры добротной двухкомнатной квартиры.
Чтобы рассмотреть следы, пришлось соорудить из бревен тяжелые трехметровые козлы-стремянки с деревянным настилом. Все попытки выбить отпечатки — вначале молотком и зубилом, потом стальными клиньями и ломами — не увенчалась успехом. Песчаник отличался фантастической крепостью. Тогда решили прибегнуть к помощи взрывников. 11 марта главный инженер направил к палеонтологам рабочих, посоветовав рвать плиты мелкими разрядами.
В старый штрек провели воздухопровод, свет, воду и начали сверлить дырки-шпуры для закладки взрывчатки. Чудинов с Дурненковым помогали рабочим.
"Мы с Ваней тоже учились бурить. С непривычки очень трудно, устают руки, так как бурить приходится с козел, что ужасно неудобно", — записал Чудинов в полевом дневнике.
Работе постоянно что-то мешало. Вначале сломался перфоратор, потом взрывник решил, что обслуживать ученых — ненужная блажь, и перестал спускаться в шахту. В результате пришлось почти неделю заниматься фотографированием следов. Лишь 20 марта прогремел первый взрыв. Для начала решили отколоть следы плохой сохранности.
Взрывник забыл принести электродетонаторы, поэтому породу рвали бикфордовыми шнурами. На три шнура насадили десять патронов с двумя килограммами аммонала. Поджигать их пришлось, стоя на верхушке стремянки, а потом быстро бежать в убежище.
"Козлы двигали после запалки. Откуда и сила появилась? Из шнура с треском и шипением посыпались торопливые искры. Томительно долго тянется время в ожидании взрыва. Первый резкий толчок неожиданно потряс почву и следом за ним из штольни вылетел тугой звук разрыва. Следующие взрывы почти слились вместе и сразу же наступила тишина", — вспоминал Чудинов впоследствии.
Взрыв был несильным, но тяжелые глыбы, изрезанные трещинами, легко поддались и рухнули вниз. Подождав несколько минут, люди отправились в камеру.
Первым шел взрывник, держа в руках длинную дюралевую трубку со стальным наконечником. Осторожно и медленно он продвигался вперед, стуча по потолку и определяя крепость породы. Там, где кровля была ненадежной, слышался неприятный глухой звук. Взрывник должен был отыскать такие места и обрушить глыбы. Некоторые падали от малейшего прикосновения, с другими приходилось подолгу возиться, третьи нужно было подрывать заново.
Вслед за ним шагали палеонтологи. Сквозь столбы пыли они увидели глубокие расколы в кровле и пол, заваленный песчаником. Неукрепленная кровля могла обру- шиться и, едва она начинала трещать, люди сломя голову бежали в угол камеры — к целику, который никогда не подрывали...
Несмотря на то, что свалилось тонны четыре породы, трофеев собрали немного. Отпечатки частично состояли из хрупкой мергельной корочки, которая отлетала при взрыве. Вернувшись в гостиницу, Чудинов написал: "Все-таки очень это сложное дело — рассчитать расположение шпуров и взрывчатки и последовательность взрывов так, чтобы следы остались как можно целее. На первый взгляд, глядя на кучу щебня на полу, становится страшно. Кажется, все побило, а начнешь разбираться, кое-что есть. Но самое сложное — взять лучшие следы — еще впереди".
На следующий день рабочие обезопасили кровлю. Однако нависающие плиты продолжали скрипеть. Узнав об этом, главный инженер рудника попросил не спускаться в камеру без начальника смены — слишком опасно.
Вечером 24 марта Чудинов заказал разговор с Москвой, со своим начальником Иваном Антоновичем Ефремовым. Слышно было плохо, голос Ефремова тонул в треске и шуме. Все же было понятно, что он советует поскорее закончить экспедицию и возвращаться. Чудинов сказал, что привезет несколько тонн материала. "Так много?" — удивился Ефремов.
Следующий подрыв, которым попытались добыть следы хорошей сохранности, вышел неудачным. Рванули два шпура, в левый заложили один патрон, в правый — два. Первый вообще не взорвался, со вторым получилось еще хуже: порода в этом месте оказалась разбита вертикальными трещинами, которые никто не заметил во время бурения.
"В результате взрыв ударил как по куче камней, и все разбросал. Таким образом от хороших на первый взгляд следов ничего не осталось. Неудачный день. Если и дальше дела пойдут так, то вместо 3-5 тонн дай бог собрать килограммов 500 приличных кусков", — записал Чудинов.
От взрыва одна большая плита расшаталась, но не упала, оставшись нависать с потолка. Ее подорвали отдельно, использовав остатки правого шпура.
Поднявшись наверх, Чудинов узнал, что в соседней сорок пятой шахте насмерть задавило рабочего, молодого казачонка, стоявшего под заколом — большим куском породы. После этого у палеонтолога окончательно испортился сон: "Все снится, что на меня падает кровля или что-нибудь в этом роде".
Добыча следов шла медленно. По выходным шахту закрывали, а рабочий день в основном уходил на разные задержки: то нужно передвигать козлы, то готовить шпуры, то взрывник прогуливал смену, то не было буровых агрегатов или еще чего-нибудь. Джезказган вообще не понравился Чудинову. В его дневнике есть примечательная запись: "Организация здесь из рук вон плохая. Повременщики получают большие деньги, а толку мало. На этих днях здесь судят шайку воров. Два убийства и прочие художества. Двоим дали, кажется, по 25 лет".
Чтобы избежать пустой траты времени, палеонтолог фотографировал следы в самых разных ракурсах, на что ушло десять кассет фотопленки. Все они потом потерялись. В архиве Чудинова удалось найти лишь несколько снимков.
В заброшенном штреке между тем становилось все страшнее. 28 марта Чудинов с Дурненковым сидели в камере, как вдруг неподалеку оторвался и грохнулся вниз кусок породы весом около тонны.
Однако останавливать работу не стали. Уже на следующий день взрывали группу следов в виде эллипса. В два четырехметровых шпура заложили электрокапсулы с пятью патронами и быстро вышли из камеры: "Посидели, покурили. Послышался первый обвал, затем второй. Мы перепугались, подумали, что села вся кровля. Когда подошли поближе, произошел еще обвал, мы бросились к целикам и бросили лампочку. Кровля вся потрескивала. Рабочий, Юрий, начал обезопашивать. Но в связи с потрескиванием работу прекратили и начали двигать козла, носить доски от штрека".
Но и это не изменило решительности Чудинова. Тем более что в завале неожиданно нашлись очень хорошие следы:
"Уже кончили разбирать (кстати, собрали немного) и я пошел полазать у закола и увидел плиту, а на ней — отпечатки с пальцами. Начали смотреть, откуда выпала плита, и Юрий нашел в кровле превосходные негативные отпечатки — красота да и только. Тут мы обо всем забыли и полезли на новое место и начали рассматривать. Увидели еще несколько хороших следов. Брать их — задача весьма трудная, уж если где и есть опасность, то тут ее больше всего. Бурить нужно прямо с обвала, который имеет склонность продолжаться в том направлении, где мы работали. Это значит, что может рухнуть не одна сотня тонн. В этом случае бежать некуда. Но оставлять такие следы нельзя. В то же время они могут пострадать при отпалке, да и опасность немалая".
Бурильщики взрывать плиту отказались, несмотря на уговоры. Первый сказал, что у него двое детей, второй — что никто не имеет права заставлять его бурить на этом участке. Из рабочих остался только Юра. Вместе с ним палеонтологи сделали трехметровый шпур, заложили патроны, детонатор.
Бикфордов шнур был небольшим, он уже горел, когда закончили утрамбовывать шпур. "Всегда кажется, что шнур горит очень долго. Время в сознании идет быстрее", — написал Чудинов.
Выбежать из камеры успели в последний момент. Ахнул взрыв и все заполнил шум падающих камней. Не утерпев, палеонтологи сразу пошли смотреть обвал, хотя нужно было выждать хотя бы 15 минут: камера должна проветриться от ядовитых газов, а кровле надо успокоиться.
Глазам палеонтологов открылась печальная картина. "Вся кровля неузнаваемо изменилась, лишь кое-где по бокам уцелели обрывки цепочек следов. На полу виднеются толстые плиты и глыбы песчаника. Всех мучает вопрос, сохранились ли на них следы? — писал Чудинов. — Одна плита отвалилась тонн на десять. Она упала негативными следами вниз. Проклятая корка со следами отлетела при взрыве. От прекрасных следов, вероятно, ничего не осталось".
Вдобавок ко всему во время укрепления кровли пришлось обрушить плиту тонны на две весом. Она упала на обломки и добила остатки следов. Собрать почти ничего не удалось.
Вспоминая злоключения прошедшего дня, Чудинов написал: "Как ни страшно было сегодня, у меня совершенно не было чувства опасности. Очевидно, я его подавил в себе, так как не мог допустить, чтобы Юрий бурил один. До чего же хочется получить хорошие следы с пальцами"...
Страх, впрочем, не прошел бесследно. На следующий день Чудинова разбила непонятная напасть — сильно болела голова, знобило, рвало.
Несмотря на желание добыть отпечатки, уже и сами палеонтологи начали осознавать всю опасность дальнейших работ. "Работали с Юрием у закола. Но, похоже, оттуда пора сматывать удочки, так как вообще вся кровля неизвестно, как и на чем держится", — записал Чудинов 3 апреля.
На ближайшее время решили ограничиться разбором завала. В рухнувшей породе нашли несколько интересных образцов, в том числе одиночный отпечаток лапы, который не смогли выбить ни кувалдой, ни молотком.
К счастью, рядом со следом осталось отверстие шпура. Туда положили 50 граммов аммонала и рванули. Очерченная мелом лапка не треснула, ее удалось взять целиком.
Другой ценной находкой стали загадочные маленькие отпечатки — округлые овальные бугорки размером около сантиметра. Иногда они вытягивались в продольные ряды по девять-десять штук, но обычно были беспорядочно рассеяны по поверхности слоя. Чудинов посчитал их за отпечатки кожи: "Поверхность слоя около таких отпечатков ровная, так что следом фаланг это быть не может".
Найти отпечатки кожи было давней мечтой Чудинова. Первый раз он встретил что-то подобное в 1956 году, во время раскопок у деревни Морозница в Архангельской области. В большом котловане, выкопанном на вершине обрыва, в лабиринте из ребер, позвонков и челюстей встретился непонятный оттиск — две симметричные остролистные впадины со скульптурой бороздок и бугорков. Следов кости на них не было. Чудинов тогда написал "кожа не кожа — черт знает что", но желание найти окаменевшую кожу глубоко запало в душу.
Вот и теперь, в Джезказгане он признался себе, что "каждый в какой-то мере видит то, что ему хочется", но тут же оговорился: "на мой взгляд, это может быть только кожей".
Был ли это на самом деле отпечаток кожи, неизвестно. Материалы из Джезказгана остались неизученными. Однако позже, во время раскопок у старинного пермского города Очёр Чудинов добыл несомненные остатки кожных покровов древних рептилий и описал их в нескольких статьях....
Страница из полевого дневника П.К. Чудинова с зарисовками "шпаловидного следа" и "отпечатков кожи"
В том же завале нашли длинную плиту с необычной следовой дорожкой, которую Чудинов назвал "шпаловидной": "Общая длина этого шпаловидного следа — около 2,5 метров. Максимальная ширина между внешними краями следов — 12-13 сантиметров. На расстоянии 2,5 метров наблюдается по 20 следов с каждой стороны, или 22 следа, точнее".
Полностью обезопасить кровлю уже не удалось. Чудинов честно написал в дневнике, что продолжать работу у обвала просто безумно, но остановиться не сумел. Малым взрывом сорвали с потолка еще несколько фрагментов с кожей. Кровля выдержала, однако подоспела другая неприятность.
7 апреля Чудинов рухнул вместе с козлами на пол: "Сначала медленно, потом быстрее и быстрее рука попала между бревнами, ее смяло, и я успел подумать, что в следующий миг хрустнут кости. Прижало очень сильно. Ногу тоже прижало, и бедро сильно ударил, и локоть правой руки тоже. С кисти и бедра сорвало кожу. Рукавица осталась зажатой между бревнами. К счастью, все обошлось".
К вечеру нога заныла так сильно, что Чудинов не мог ни ходить, ни стоять. Ночью он долго не спал, к утру был мокрый от боли, как мышь. На следующий день нога распухла, пришлось вызвать "скорую". Врач сказал, что перелома нет, но, вероятно, имеются трещины. Однако накладывать гипс Чудинов не стал. Последствия этого падения он ощущал всю жизнь. Даже годы спустя нога вдруг неожиданно начинала болеть...
Ходить получалось с трудом и Чудинов решил сворачивать работу. Он послал Дурненкова отправлять в Москву телеграмму: "Работу закончили успешно тчк".
Из Джезказгана увезли десять ящиков материала, в том числе "отпечатки кожи" и "следы шпал". К сожалению, их никто не описал. Сам Чудинов в скором времени занялся изучением многочисленных остатков из Очёра, а других желающих не нашлось.
Осталась неясной не только принадлежность следов, но и их возраст. Геологи Джезказгана полагали, что песчаник с отпечатками образовался в среднем или позднем карбоне. Чудинов считал, что следы могли быть оставлены раннепермскими тетраподами.
Уже полвека коллекция пылится где-то на складах Палеонтологического института. Это удивительно, учитывая, что джезказганские следы были первыми и единственными следами палеозойских позвоночных, найденными в советское время. Следующей находки пришлось ждать почти сорок лет.
В 1997 году в районе поселка Кучумово Оренбургской области обнаружили следовую дорожку небольшой четырехпалой амфибии, возможно, молодого двинозавра.
В 1999 году в раннепермских красноцветах Северного Кавказа была найдена группа следов с четырьмя изогнутыми длинными пальцами и один изолированный отпечаток с пятью прямыми тонкими пальцами. Последний мог принадлежать пеликозавру.
Еще год спустя экспедиция Палеонтологического института наткнулась на берегу реки Сухона на множество следов крупных пермских парейазавров-дельтавятий.
Наконец, шесть лет назад в Оренбуржье, в местонахождении "Боевая гора" отряд саратовских и английских палеонтологов нашел следовую дорожку крупного растительноядного Brontopus giganteus. Следы были громадными, по тридцать сантиметров в диаметре. Скорее всего, их оставил большой позднепермский дицинодонт.
По словам палеонтолога Юрия Михайловича Губина, редкость таких находок поразительна.
В аналогичных слоях Западной Европы следы встречаются так часто, что по ним маркируют разные стратиграфические горизонты.
Несомненно, в России еще найдут новые следы, но такая экспедиция, как джезказганская, вряд ли состоится. Эпоха романтической палеонтологии, к которой относил себя Чудинов, закончилась.
В архиве П.К. Чудинова есть несколько заметок о джезказганских следах: глава "Кладбище следов" из недописанной повести "Путешествие в прошлое" и черновики статей, появившихся в газетах "Пионерская правда" и "Джезказганский рабочий" в сильно сокращенном виде. Из этих неопубликованных фрагментов удалось составить небольшой рассказ, который печатается в авторской редакции П.К. Чудинова.
Там на неведомых дорожках следы невиданных зверей
Пушкин А.С.
Палеонтологи — "охотники за ископаемыми" — чаще всего находят скелеты животных. Сильно минерализованные, или, как говорят, окаменевшие костные остатки сохраняются в породах десятки и сотни миллионов лет. Изредка встречаются костные щитки панцирей рыб и ящеров, обызвествленные остатки сухожилий и отпечатки кожи. И, наконец, чрезвычайно редки отпечатки следов вымерших наземных позвоночных. Немногие естественноисторические музеи мира имеют столь редкие экспонаты. Такая находка была недавно сделана геологами на шахтах Джезказгана.
Геологи сообщили о находке следов в Палеонтологический музей Академии наук. Палеонтологи очень заинтересовались и поехали на шахты.
Задача оказалась далеко не простой. Высоко на потолке старой камеры виднелись заманчивые цепочки следов. Луч света равнодушно скользил по ним и рассеивался во мраке подземелья. Снизу следы казались недоступными.
На потолке сохранились только негативные бугорчатые отпечатки, передающие форму лап, причем на каждом бугорке отчетливо выделялись пальцы. Кое-где следы были прерваны и прикрыты тонким слоем окаменевшей глины. На большей части потолка этот слой разрушился и отпал так, как отпадает от каблуков спрессованная и подсохшая глина. Я думаю, что именно по этой причине геологи не обнаружили следы во время добычи руды. Тонкий слой каменистой глины скрыл их от глаз геологов. Позднее этот слой глины стал растрескиваться и осыпаться и разрушился почти полностью. Вместе с ним разрушились и настоящие следы — такие, какие остаются от ног на мягкой почве. Сохранились лишь выпуклые каменные слепки ступни животного.
Образование следов можно представить следующим образом. На поверхности окаменелой глины видны волноприбойные знаки и трещины усыхания, заполненные песчаником. Следовательно, этот слой образовался в мелководье, куда песок выносило течением.
Не так давно, приблизительно двести миллионов лет назад, здесь находилось устье реки. Однажды летом, вероятно после дождей, вода прибыла и затопила низкие прибрежные участки. Прошло немного времени, после спада воды низкие берега вновь оказались на поверхности, на мелководье появлялись низкие острова. Они были покрыты тонким слоем глинистого ила. От ветра и солнца глина подсохла и стала тугой и вязкой.
Многочисленные обитатели прибрежных зарослей с наступлением теплой солнечной погоды выползли из своих убежищ и начали рыскать по берегу в поисках добычи. На подсохшей, но еще влажной глине они оставляли отчетливые дорожки следов. Лапы тяжелых крупных ящеров сильно вдавливались в глинистую почву и оставляли глубокие вмятины. Длинный округлый хвост прочерчивал по почве узкий желобок.
Прошло еще несколько дней. Глинистая корка со следами затвердела и стала прочной. От высыхания на ее поверхности появились трещины. Ящеры, вероятно, еще не раз проходили по берегу, но сухой твердый грунт был крепок, и следы на нем не оставались. Наступило время больших дождей. Мутные потоки воды устремились к устью реки. Они размывали берега, вырывали деревья. В устье река замедляла свой бег и разливалась широким необозримым потоком. С уменьшением скорости течения песок выпадал на дно. Следы, трещины усыхания, неровности дна, древесные стволы, листья, веточки — все покрывалось толстым слоем песка.
Островки снова покрывались водой, и следы заносились песком. Постепенное опускание земной коры на таких участках привело к накоплению новых слоев песков и глин. Образовалась мощная толща осадков. Через многие миллионы лет, под действием температуры и давления осадки превратились в плотные горные породы. В ходе этого процесса в песчаниках образовались минералы, давшие руды...
Следы по сравнению с остатками животных или растений сохраняются исключительно редко. Во-первых, они могут сохраниться только там, где происходит длительное накопление песков и глин. Такими участками являются устья и дельты рек. По берегам рек от верховьев до устья следы не могли сохраняться в течение длительного времени. В этих участках происходил постоянный размыв берегов и перенос песков и глин к устьям рек.
Но и в дельтах следы сохранялись нечасто. На твердой почве или сыпучем песке они не были отчетливыми. С мягкой глины они легко могли быть смыты даже не очень сильным дождем.
Палеонтологи изучают вымерших позвоночных почти всегда по скелетным остаткам.
Находки следов никогда не встречаются вместе с остатками скелетов. Поэтому трудно определить, каким родам и видам принадлежат следы из Джезказгана. Время их существования относится к концу каменноугольного или началу пермского периодов.
Следы, сохранившиеся в дельтах, принадлежат, конечно, обитателям дельт — земноводным и пресмыкающимся. Те и другие — хищники.
Земноводные-лабиринтодонты добывали пищу в воде и, по-видимому, ненадолго выползали на сушу. Хищные страшноголовые ящеры-дейноцефалы или пеликозавры поедали лабиринтодонтов на суше, охотились в реке за рыбой.
Пресмыкающиеся еще только появились и были немногочисленны. Неприспособленные к открытым пространствам суши, они, также как и земноводные, жили вблизи рек, озер и болот. Теплый влажный климат, изобилие растительной и животной пищи привели к обособлению новых групп в этих классах. Так в конце каменноугольного периода появились родоначальники поздних групп пресмыкающихся и еще более поздних млекопитающих.
Вполне вероятно, что мелкие пятипалые следы, впаянные природой в мертвый камень, принадлежат первым пеликозаврам, нашим прямым, но очень далеким предкам.