Кто ныне возьмется провести точную границу между фантастикой и реальностью, между сегодняшним и завтрашним днем? Ведь мы живем в такое время, когда бурное развитие науки и техники с каждым годом открывает человечеству все более широкие горизонты. Сбываются слова Максима Горького о том, что в нашу эпоху расстояние от самых безумных фантазий до совершенно реальной действительности сокращается с невероятной быстротой. Сегодняшняя фантастика завтра или через год станет былью. А что же дальше? На этот вопрос и пытаются ответить писатели-фантасты.
Журналисты М. Долинский и С. Черток обратились к известному писателю, доктору биологических наук, профессору Ивану Антоновичу Ефремову с просьбой рассказать о проблемах, стоящих перед советскими писателями-фантастами, рассказать, как понимает он взаимосвязь бурно развивающейся науки с литературой своего жанра.
…В кабинете писателя висит картина, сразу же привлекающая внимание. Багрово-траурное небо неведомой планеты. Причудливые контуры звездолета. И одинокая фигура Человека в скафандре. Внизу название: «Остался один».
— Если вы читали «Туманность Андромеды», — говорит хозяин кабинета, — то, может быть, помните, что такая картина висела в Совете Звездоплавания. И вот один из моих читателей решил воссоздать ее. Я очень дорожу этим подарком. Пусть несовершенен рисунок, для меня важна мысль, выраженная в картине, — стремление человека к познанию неукротимо. Неизбежны неудачи и даже трагедии, но звучание их оптимистично: слишком высока и благородна цель — победа разума. Разве не таков весь путь науки? А задача фантастов — предугадывать этот путь.
…Именно этому — взаимоотношению фантастики и науки — должно быть посвящено наше интервью. Мы просим высказаться на эту тему подробнее.
— Фантастика, — отвечает Ефремов, — это наука, переданная средствами искусства. Потребность в ней все увеличивается по мере развития науки и техники. Чем быстрее и глубже будут они развиваться, тем важнее станет тот жанр литературы, в котором я работаю. Кто-то из философов сравнивал процесс познания с шаром, который, увеличиваясь в объеме, имеет все больше точек соприкосновения с неизвестным. Нет предела этому процессу, нет предела и для мечты.
Фантастика должна лететь на крыльях науки и при этом быть намного впереди нее. Иначе она никому не нужна.
Научный фантаст — это одновременно и «физик», и «лирик». Возводя в своих произведениях общество на новую ступень знаний, он обязан показать, и каким будет это общество.
— Вы это и сделали в «Туманности Андромеды».
— Постарался сделать. И доволен теми откликами, которые получаю от советских и зарубежных читателей. Англичане, например, пишут, что их привлекает гуманистическая тенденция романа, выгодно отличающегося в этом отношении от пессимистических произведений английских фантастов. Письма французов очень подробны и доброжелательны. Особенно сильное впечатление произвела на них идея Великого Кольца — связь человечества с собратьями по разуму в других Галактиках.
Кстати, в Соединенных Штатах Америки начат опыт, который близок к идее Великого Кольца. Мощный радиотелескоп послал сигналы к планетной системе одной из близких звезд, где возможно существование разумной жизни. Через 28 лет мы узнаем, получены ли и поняты ли эти сигналы.
Коль скоро мы заговорили о «Туманности Андромеды» — фантазии, посвященной очень далекому будущему, мне хочется привести еще один пример того, как наука догоняет самые смелые мечты. Уже сейчас, а не через несколько тысячелетий ученые начали разрабатывать теорию управления временем. Уже сейчас понятия «пространство — поле» обретают все более конкретный смысл. Я не боюсь повториться: наука развивается невиданными темпами. И, может быть, описанное в наших книгах станет явью гораздо раньше, чем мы думаем. Когда только что законченный роман «Туманность Андромеды» еще печатался в журнале, первые искусственные спутники нашей планеты уже начали совершать свой стремительный облет Земли, и их радиосигналы звучали в миллионах радиоприемников. Чудесно быстрое исполнение одной из фантазий романа поставило передо мной вопрос, насколько верно развернута в нем историческая перспектива. Должен признаться, что еще в процессе писания я два раза резко менял время действия в сторону приближения его к нашей эпохе. Сначала мне казалось, что гигантские преобразования, описанные в романе, не могут быть выполнены скорее, чем за три тысячи лет, потом я утвердился в сроке около двух тысяч лет. Я исходил в этих расчетах из общей истории человечества, но не учел всех гигантских возможностей, которые даст коммунистическое общество. Поэтому при доработке романа я сократил этот срок еще на одно тысячелетие. Запуск искусственных спутников и другие «космические» достижения говорят, что я все же мог ошибиться во времени. Конечно, перед человечеством стоит очень много сложных проблем. И главнейшее из них — это формирование нового человека с новым сознанием, чьи индивидуальные желания почти никогда не разойдутся с нуждами общества. И все же теперь думается: а почему бы событиям, описанным в «Туманности Андромеды», совершиться не через тысячелетие, а значительно раньше?
— Вы затронули во время нашей беседы интересный вопрос — о предвидении писателя-фантаста. Нельзя ли к нему вернуться?
— В основу своих книг фантасты часто кладут недоказанные научные положения. Это вызывает новый интерес к отвергнутым положениям, заставляет ученых пересматривать их. И не так уж редко прав оказывается писатель.
Один пример. В 1944 году я написал рассказ «Алмазная труба», герои которого на основе сходства геологического строения Южной Америки и Восточносибирского плоскогорья пришли к выводу, что и там должны быть найдены алмазы. Вывод этот подтвердился не только в книге. Через десять лет в том районе, о котором я рассказывал, были действительно открыты алмазные месторождения… И мне рассказывали, что геологи носили в своих полевых сумках эту повесть.
Вообще фантазирование на твердой научной основе характерно для советской научно-фантастической литературы. И делать это с каждым годом становится все интереснее. Не только потому, что прогрессирует наука: вырос читатель. Теперь многие понятия можно вводить в романы без объяснения. Все большее число людей постигает основы современной науки. И фантасты должны относиться к своему творчеству все более требовательно.
— Каково ваше мнение о произведениях зарубежных фантастов?
— Я люблю многих из них, но общие тенденции англо-американской научно-фантастической литературы не вызывают у меня симпатии. Прежде всего потому, что многие из ее представителей пренебрегают наукой. Но научная фантастика здесь ни при чем. Стандартный сюжет (необычное изобретение — безумный ученый — прекрасная девушка-сыщик), думается, уже набил оскомину читателям. Заговоры, драки, войны, шпионаж — таковы, по представлению ряда зарубежных фантастов, основные занятия наших далеких потомков. Конкуренция и звериная борьба за существование механически переносятся ими на миллионы лет вперед.
К счастью, в советской фантастике отсутствуют эти дурные тенденции. Интерес к космическим темам вызван у нас другим — стремлением показать могущество человеческого разума, величие нашего коммунистического будущего. У героев наших фантастов благородная задача — увеличить сумму человеческого счастья.
— Расскажите, пожалуйста, о ваших планах.
— Сейчас я пишу повесть «Лезвие бритвы», посвященную проблемам биологии человеческого организма, возможностям его перестройки. Место действия — Москва, время — шестидесятые годы.
И вообще думаю немного «отдохнуть» от космоса. Хочу написать исторический роман «Дети росы». События его происходят в XIII веке, когда Россия была разорена монгольскими ордами. Я расскажу о приключениях русского молодого человека, попавшего в Индию.
А потом надо снова браться за науку. В литературе придется сделать перерыв. Таковы планы. Но удастся ли сделать такой перерыв — не уверен. Скорее всего, придется совмещать…
Московский комсомолец. 1961. 2 апреля.