Научно-фантастическое кино живо интересует нашего читателя. Об этом свидетельствуют многочисленные письма в редакцию. Сегодня мы начинаем разговор о проблемах научно-фантастического кинематографа. Наши корреспонденты встретились с писателем И. Ефремовым. Ему мы и предоставляем первое слово. Надеемся, что читатели примут участие в этом разговоре.
Мы пришли к Ивану Антоновичу Ефремову, выдающемуся ученому-палеонтологу, одному из крупнейших писателей-фантастов нашего времени, чтобы поговорить о том, что интересует очень многих: почему кинематограф, который обладает безграничными техническими возможностями, наиболее робко из всех искусств осваивает страну Фантазию. Точнее, ту ее область, которая носит название научной фантастики.
Когда-то в сказках мечтали о невозможном. Пределом фантазии были ковер-самолет, переносящий Ивана-царевича в неведомые страны, или волшебная скала, которую Али-баба сдвигал с места словами: «Сезам, отворись!» Невозможное стало обыденным. Тысячи авиаторов водят реактивные лайнеры, чудеса творят программисты кибернетических устройств.
Мечта получила научную основу. На крыльях мечты люди устремляются к звездным мирам, переносятся в далекое будущее. Современные мечтатели пользуются теорией относительности и гипотезами об антивеществе. Научная фантастика стала одним из самых любимых жанров литературы.
А что в кино?
— Кино, — говорит Ефремов, — все еще «создает традиции», так пока их и не создав. Нет сценаристов, нет режиссеров, по-настоящему, глубоко любящих и понимающих научную фантастику. К ней у кинематографа отношение как к чему-то второсортному и уж во всяком случае необязательному. Я с восхищением смотрю фильмы-сказки и с грустью думаю о том, что нет у научной фантастики своих режиссеров, как Птушко и Роу.
Я видел все советские фантастические фильмы. Впрочем, их «всех» — не больше десяти, причем половина относится к двадцатым годам («Аэлита» и другие). Среди недавних фильмов наиболее удачным представляется мне «Человек-амфибия». Его громадный успех у зрителей не случаен и объясняется отнюдь не только «нетребовательностью» и «отсутствием вкуса», о чем говорила критика. Фильм затронул в душе каждого струны романтики, и уже одно это полезно.
— И все же, Иван Антонович, не кажется ли вам, что беляевская чистая романтика во многих эпизодах картины так затенена действительно безвкусными, порой пошловатыми кадрами, что совсем перестает ощущаться?
— Вы правы лишь отчасти. Да, у картины есть серьезные минусы. Но при всем при том она развивает и мысль, и чувство, что особенно важно для молодежи. А как поступила критика? Вместо того чтобы изучить и понять причины успеха «Человека-амфибии», отметить сильные стороны, критика открыла огонь по его недостаткам. Кроме вреда для дела, это ничего не принесло, ибо отпугнуло многих от научной фантастики (я имею в виду прежде всего режиссеров).
— Но ведь другие картины совсем неудачны. Может быть, причина кроется в том, что художественный кинематограф, как любое искусство, исследует человеческие души, а не научные проблемы. А во многих фильмах основное внимание обращено на последнее. Не отсюда ли бедность, схематичность характеров, сюжетные натяжки?
— Если исходить из виденных вами отечественных научно-фантастических фильмов, то такой вывод, конечно, можно сделать. В них не только нет полнокровных образов людей будущего и захватывающего сюжета, но и техника из-за бедности постановки — или от нехватки выдумки? — выглядит примитивно и неинтересно. Особенно в «Планете бурь». Картина «Мечте навстречу» сделана технически лучше, кое-что в ней даже весьма любопытно, но в целом — такая серость, такая скука!..
Да, основная цель фантастики — пропаганда научных и философских идей, направленных в будущее, часто очень отдаленное. Кино может познакомить с ними миллионы людей. Однако знакомство будет плодотворным лишь в том случае, если сценарист и режиссер сумеют создать интересную приключенческую линию, если ярко выпишут образы людей, несущих эти идеи.
— Вероятно, немало зависит и от актеров?
— Очень многое. Но здесь есть своя особенность. Для фантастических фильмов это обязательно — актер должен быть неизвестен зрителю. Артист Емельянов, например, играет в «Планете бурь» начальника звездолета. А до этого мы его не раз видели в ролях «земных». И, как ни хорошо он играет в «Планете», зрители начисто потеряли веру в происходящее, цепочка эмоций, связывающая их с экраном, тут же рвется.
…Ефремов — автор замечательных книг, вошедших в золотой фонд мировой научно-фантастической литературы. Каждый из его рассказов и романов так и просится на экран, будь то «На краю Ойкумены», «Алмазная труба», «Озеро горных духов» или знаменитая «Туманность Андромеды». Но ни одно из этих произведений так и не переложено на язык кино. Чем это объясняется?
— Я приобрел в кино печальный опыт. Ко мне приходило много сценаристов, пробовавших экранизировать мои книги. Только по одной «Туманности Андромеды» написано восемь сценариев, и все неудачные. Я думаю, все дело в том, что только знать специфику — мало. Нужен еще и энтузиазм. Но ни с одним подлинным энтузиастом, сочетающим знание сценарного ремесла с истинной любовью к научной фантастике, встретиться еще не доводилось. Перевести научно-фантастические литературные образы в образы зрительные — задача, конечно, очень трудная. И по плечу она человеку только очень талантливому.
…Разговор заходит о зарубежном кино. В США, Италии, Японии выпускается очень много фантастических фильмов. Видел ли их Иван Антонович, и как он к ним относится?
— Видел, и много. Есть очень интересные картины. Но таких — единицы. А основная масса относится или к разряду «фильмов-ужасов», или к ординарным боевикам с гангстерами, погонями, драками и адюльтером, перенесенными в космическое пространство.
Например, японская картина «Годзилла». Технически она сделана безупречно. Но содержание… Атомный взрыв выгоняет из океанских глубин огнедышащее чудовище. Оно подплывает к берегам Японии и разрушает всю страну, пожирая за один прием по городу. Чепуха! И, несмотря на фантастичность сюжета, самый отвратительный натурализм! Макет чудовища совершенно омерзителен.
Вот целая серия американских лент. В одной из них рассказывается о вражде двух космических гангстерских шаек, в другой — о некоем вампире из гробницы фараона, похищающем молоденькую мисс и высасывающем у нее кровь, в третьей — о людях-тиграх, людях-крысах и прочих монстрах, появившихся под воздействием радиации.
В западной научной фантастике весьма сильны, как это ни странно с точки зрения логики, религиозные мотивы. Авторы пытаются убедить, что в этом непрочном мире, куда вторгаются ужасные пришельцы из космоса и где все заражено после атомной войны смертоносными продуктами радиоактивного распада, последним и единственно надежным прибежищем является церковь. Для этой цели американский кинематограф использовал даже роман Уэллса «Борьба миров». Я уж не говорю о том, что грубых натуралистических деталей в фильме хоть отбавляй, но выхолощена и уэллсовская философия! Не очень-то ловко она подменена религиозной идейкой о всемогуществе божественной силы. Обезумевшие от ужаса люди прячутся в церкви. Марсиане приближаются неотвратимо. Но чудесным образом погибают у стен храма. Более ранний английский киновариант романа, несмотря на некоторую сумбурность, ближе к оригиналу и сделан с бо́льшим пониманием позиции писателя.
— Путь, которым идет в западном кинематографе научная фантастика, неприемлем для нас ни по философским идеям, ни по сюжетам. Но, вероятно, кое в чем опыт, накопленный на Западе в создании фантастических фильмов, может быть полезным?
— Контакты, безусловно, необходимы. В прошлом году в Триесте проводился первый международный фестиваль научно-фантастических фильмов. В нынешнем году он состоялся снова. Решено устраивать такие фестивали ежегодно. На первые я был приглашен в качестве члена жюри, но в силу ряда причин не смог воспользоваться этим приглашением. Думается, что советские кинематографисты должны принимать участие в этих фестивалях, пока хотя бы в качестве наблюдателей. Это, несомненно, будет способствовать развитию жанра.
— А как, по-вашему, в каких направлениях он может развиваться?
— Их много. Научная фантастика — острое оружие в борьбе социальных идей. Мы можем говорить о будущем с бо́льшими основаниями, чем западные фантасты. Они видят в этом будущем господство все того же, лишь несколько «подправленного», модифицированного капитализма. Мы видим развитие коммунистических государств, расцвет культуры, науки, экономики, установление дружеских контактов с братьями по разуму на других планетах.
Социальная фантастика, историческая, приключенческая — всех возможностей жанра и не назовешь. Перед сценаристами и режиссерами широкий простор для работы.
Комсомольская правда. 1964. 1 октября, № 232(12084). С. 3.
Немного сокращённую и изменённую версиию этого интервью см. здесь.