В одном мгновенье видеть вечность,
Огромный мир в зерне песка,
В единой горсти — бесконечность.
И небо — в чашечке цветка.
Уилъям Блейк
Не то, что мните вы, природа:
Не слепок, по бездушный лик, —
В ней есть душа, в ней есть свобода,
В ней есть любовь, в ней есть язык.
Ф. И. Тютчев
Этот вопрос, ныне тривиальный для специалистов, был поставлен И. А. Ефремовым в название статьи, опубликованной в журнале "Природа" в 1954 г. Статья осталась единственным полным популярным авторским изложением учения о "закономерностях захоронения вымерших животных и растений.
Термин "тафономия" с определением содержания и подхода к изучению далекого прошлого введен в палеонтологию И. А. Ефремовым в 1940 г. Возникшая на стыке биологин и геологии, тафономия не вдруг получила признание. Полный вариант работы, законченный в 1943 г. во Фрунзе во время эвакуации, лежал до 1950 г. "Многие ее положения,— вспоминал И. А. Ефремов,— считались еретическими, и книгу эту долго не печатали, дабы не подрывать "основ" палеонтологической науки" [101, с.191]. Задержка публикации позволила внести в рукопись новейшие данные о захоронениях позвоночных в мезозое и кайнозое Монголии, полученные при полевых палеонтологических исследованиях. Эти данные укрепили позиции тафономии: теоретические предпосылки к поискам крупных захоронений обернулись практическим открытием новых местонахождений ископаемых позвоночных. Убедительным и впечатляющим доказательством успеха были черепа и скелеты вымерших гигантов, привезенные экспедицией и вскоре выставленные для обозрения в Палеонтологическом музее АН СССР.
"Тафономия", изданная обычным тиражом научных трудов, уже в 1952 г., ко времени присудения ее автору Государственной премии, стала библиографической редкостью. Поэтому статья И. А. Ефремова в "Природе" восполняла в какой-то мере отсутствие монографии и в более доступном изложении знакомила читателя с основными положениями нового направления. Однако и после статьи, уже в конце 50-х годов, И. А. Ефремов, оценив первые шаги тафономии в общей тенденции развития науки, не раз подчеркивал, что тафономия родилась раньше времени и войдет в силу лишь лет через двадцать.
Этой неполной и бледной канве организационного становления тафономии предшествовал большой по времени период экспедиционных исследований, осмысливания и обобщения фактического материала по местонахождениям и параллельного изучения литературы по самым различным аспектам вопросов захоронения ископаемых остатков. По существу, период формирования "тафономнческой" направленности мышления Ефремова-палеонтолога включает все его геолого-палеонтологические и чисто геологические исследования — от первых поездок на Богдо и Шарженгу и до хорошо известных раскопок в Татарии около Ишеева.
Однако, прежде чем говорить о конкретном содержании тафономии, необходимо возвратиться к взглядам П. П. Сушкина с его особым биологическим подходом к изучению окаменелостей. Несомненно, его взгляды оказали глубокое влияние на становление Ефремова-палеонтолога и, что не менее важно, преломились позднее в двойственном содержании тафономии биологическим аспектом изучения геологической летописи.
П. П. Сушкин был последователем выдающегося русского естествоиспытателя и убежденного дарвиниста В. О. Ковалевского - общепризнанного основателя эволюционного и биологического направления в палеонтологии. Последняя долго оставалась чисто описательной, иконографической наукой. Она не вскрывала соотношений организмов со средой, которые изучаются экологией, не объясняла причин приспособительных, адаптивных изменений организма, обусловленных воздействием и изменением среды обитания. Сушкин вслед за Ковалевским отбросил статику иконографического метода и пошел по новому пути в палеонтологии. При изучении древнейших четвероногих-тетрапод он исходил из того, что особенности строения костей скелета, их функциональная морфология, подчинены экологии. В его подходе пластичность изменения форм костей скелета и разнообразие животного мира прошлого объяснялись воздействием среды.
Этот путь открывал возможность воссоздавать "живые" образы давно вымерших животных на фоне природных ландшафтов, типы которых соответствовали адаптивным особенностям самих животных, именно одна из таких картин жизни северодвинских ящеров привлекла внимание И. А. Ефремова и привела его к Сушкину. Впоследствии он говорил, что работа и учеба у Сушкина позволили ему безболезненно пережить крушение иконографического метода. Скелеты перестали быть непостижимой "игрой природы" и мертвыми символами минувших эпох. Их строение, по существу, являлось отражением всего многообразия и сложности взаимодействий в извечной системе природы: организм — среда. Палеонтология открылась Ефремову наукой биологической, полной интереснейших нерешенных вопросов.
В формировании второго, геологического аспекта тафономии решающее значение приобрели экспедиции, в которые Сушкин охотно отправлял начинающего палеонтолога. Они не только приносили ощутимые результаты в виде окаменелостей, но, что не менее важно, положили начало "геологизации мышления" Ефремова, необходимой для оценки геологической летописи. В первой же экспедиции на г. Богдо И. А. Ефремов отметил различия в условиях захоронения остатков земноводных-лабиринтодонтов по сравнению с аналогичными захоронениями в местонахождениях Западной Европы. Отложения с остатками богдинских лабиринтодонтов накапливались в прибрежном илистом мелководье морской бухты. Об этом говорил и тип отложений и раковины морских беспозвоночных. Вместе с тем лабиринтодонты — обитатели пресных вод, и, следовательно, их скелеты и кости были принесены в бухту рекой. Так, Ефремов начал свои первые наблюдения над захоронением наземных позвоночных.
Последующие сезоны летней и, надо сказать, всегда удачной "охоты за ископаемыми" чередовались у И. А. Ефремова с зимней препаровкой материалов, предшествующей их палеонтологическому описанию.
Последнее, помимо знания палеонтологии позвоночных, требовало основательного углубления в смежные биологические дисциплины, такие, как зоология, сравнительная анатомия, остеология. В целом весь комплекс дисциплин в приложении к изучению окаменелостей как биологических объектов был необходимой и составной частью подхода, в котором настоящее служит ключом к познанию прошлого. Еще со времен Ч. Лайеля и Ч. Дарвина этот подход известен как принцип актуализма, согласно которому естественные процессы и силы, действующие в современной природе, были теми же, что и в прошлые геологические эпохи. Следовательно, этот путь раскрывал значение разрушительных и созидательных процессов в длительных изменениях лика Земли, процессов, записанных в каменных страницах геологической летописи. Вместе с тем актуализм, учитывавший ведущую роль физических процессов в эволюции органического мира, способствовал расшифровке биологической природы вымерших организмов. Таким образом, актуализм, как метод познания прошлого, приобретал непосредственное отношение к документам геологической летописи, какими в равной степени являются окаменелости и вмещающие их слои горных пород.
Во время двухлетних раскопок на реках Ветлуге и Шарженге одновременно со сбором фауны И. А. Ефремов проводит детальное геологическое исследование местонахождений. По составу пород, расположению и концентрации остатков земноводных и пресмыкающихся в костеносных линзах выводится заключение об образовании такого типа местонахождений в поясах речных дельт, куда воды нанесли вместе с песком массу трупов животных, преимущественно лабиринтодонтов. Захоронение остатков было подводным, субаквальным, очень быстрым в ходе единого процесса, о чем говорили состав осадков и степень сохранности костей. Гибель лабиринтодонтов была связана с затоплением большой области обитания. Пресмыкающиеся, как более сухопутные животные, не подвергались массовой гибели и их остатки но сравнению с лабиринтодонтами встречались в захоронении значительно реже.
В 1929 г. И. А. Ефремов проводит осмотр динозавровых местонахождений в пустыне Кызылкум, а также в Ташкентском районе и в Киргизии. Многочисленные и громадные по площади местонахождения этого большого региона относились исследователями к так называемому динозавровому горизонту Средней Азии, причем возраст его не имел точной датировки. Множество костей, большей частью неполных, позволило дать лишь общее определение: они принадлежали разнообразным динозаврам позднемеловой эпохи. Вместе с тем состав сопутствующих отложений, крайне необычная фрагментарность и тип сохранности костей, их хаотическое распределение в породе позволили полагать, что остатки динозавровой фауны перемыты и находятся во вторичном залегании и захоронении.
Позднее И. А. Ефремов не раз возвращался к обсуждению возраста и фауны динозаврового горизонта и их отношений к динозавровым фаунам Центральной Азии. Его представления, первоначально принятые частью исследователей, изменились после открытия новых местонахождений динозавров [сноска]. Здесь нет необходимости вникать в существо этих вопросов. Главное, что привлекло внимание и поражало воображение при изучении местонахождений динозавров — поистине громадный масштаб явлений. "Костяные гряды" занимали десятки квадратных километров, местонахождения протягивались широтной полосой вдоль северных окраин Тянь-Шаня. Это было гигантское "поле смерти" с миллионами тонн костей, принадлежавших когда-то миллионам динозавров.
В этой экспедиции поля размытых и разрушенных динозавровых кладбищ впервые открыли И. А. Ефремову грандиозные видимые масштабы создания и разрушения местонахождений. Чтобы понять их образование, знания палеонтологических остатков оказалось недостаточно: в той же мере требовалось тонкое знание геологии.
В выяснении геологической стороны процессов образования местонахождений лучший результат могли дать лишь комплексные геолого-палеонтологические исследования в тех районах, где были известны уже хорошо изученные захоронения наземных позвоночных. Решающую роль здесь сыграли, как отмечал И. А. Ефремов, работы по континентальным пермским отложениям. Еще задолго до установления в России пермской системы эти красноцветные отложения, особенно в Приуралье, где они издавна известны как медистые песчаники, были классическим объектом исследования. В них уже в конце XVIII в. находили окаменелые кости животных.
И. А. Ефремов не ограничивается собственными геологическими наблюдениями местонахождений в заброшенных подземных выработках. Одновременно он проводит розыски и пересмотр сохранившихся архивных материалов по старым горным работам в Приуралье. Среди них были особенно ценными материалы Вангенгейма Квалена. Он опубликовал много верных наблюдений о захоронении органических остатков. Он же в начале 40-х годов XIX в. составил карту медных рудников Южного Приуралья. Она осталась единственным практическим указанием к поискам и установлению местоположения рудников и в ряде случаев давала геологическую привязку прежних находок, упоминавшихся в палеонтологических описаниях. Проводником И. А. Ефремова по Каргалинским рудникам был потомственный штейгер К. К. Хренов. Он работал в шахтах уже в 60-х годах XIX в., знал расположение старых выработок и знакомил И. А. Ефремова с рудниками, наиболее интересными в отношении ранних находок позвоночных.
После первой поездки на Каргалинские рудники в 1929 г. И. А. Ефремов с перерывами четыре раза возвращался к полевым исследованиям в Пермском, Башкирском и Оренбургском Приуралье. Его наблюдения и выводы о захоронении позвоночных в медистых песчаниках вошли в монографию ученого. Практическая сторона геологических наблюдений над условиями захоронения остатков и образования местонахождений образно раскрыта И. А. Ефремовым в его популярной статье о тафономии. "Два года,— писал ученый,— я лазал по заброшенным подземным выработкам старинных рудников, в которых еще в конце восемнадцатого и начале девятнадцатого века наши наблюдательные горняки находили кости интереснейших ящеров — самых древних, какие только были найдены на территории.Советского Союза. На стенках старых выработок в заброшенных рудниках прослеживались мельчайшие подробности напластования пород, расшифровывались процессы их отложения, восстанавливались направления струй древних потоков. И вместе с этим накапливалось все больше сведений для палеонтологии — не только знание того, как залегают в породах ископаемые остатки, но и понимание, почему они залегают так, а не иначе" [74, с.53].
Накоплению этих сведений не в меньшей мере способствовали раскопки и исследование многих местонахождений: в Башкирии по рекам Белой и Дёме, в Кировской и Пермской областях по рекам Вятке и Каме. Как геолог, И. А. Ефремов прекрасно видел многообразие типов континентальных отложений. Их различие преломлялось как показатель многообразия условий осадконакопления в древних лагунах, озерах, болотах, речных дельтах и руслах рек. Типы осадков, скорость их накопления во многом определяли степень сохранности и полноту скелетных остатков животных. Глинистые известняки, например, содержали подчас десятки и сотни скелетов типично водных обитателей — лабиринтодонтов; грубозернистые песчаники с примесью гальки включали обычно кости разобщенных скелетов многих животных, а галечные конгломераты хранили редкие и почти всегда неполные костные обломки. Картина сохранности скелетных остатков оказывалась весьма неоднородной. Расчлененность скелетов и сохранность костей в конечном счете объяснялись дальностью переноса остатков животных водными потоками из области обитания и гибели до мест захоронения. Комплексы пород в местонахождениях рассказывали не только о том, где и как протекало накопление осадков и костей, но и откуда шло поступление тех и других. Вместе с тем скелетные остатки как объекты биологические несли черты приспособленности к конкретным условиям и характеризовали, следовательно, образ жизни и места обитания животных.
Позднее все эти данные вошли в "Тафономию", но законченность оценке роли геологических процессов в образовании местонахождений придали первые крупнейшие в Советском Союзе раскопки в Татарии, в "Каменном овраге" около с. Ишеево. Местонахождение, открытое при геологической съемке в 1929 г., в последующие два года раскапывалось экспедицией Центрального геолого-разведочного института под руководством Б. А. Штылько. Экспедиция добыла части скелетов и два черепа растительноядных дейноцефалов. А. Н. Рябинин назвал животное улемозавром по названию речушки Улемы, протекавшей вблизи места находок. После ознакомления с результатами работ Штылько И. А. Ефремов применил на раскопках вскрытие костеносных слоев крупными площадками. Раскопки проводились вручную, и прежде чем добраться до костеносных слоев требовалось срыть пятиметровую толщу пород с двухметровым слоем плотного известняка. За два полевых сезона было извлечено два почти полных скелета хищных дейноцефалов, скелет растительноядного дейноцефала, несколько сот отдельных костей скелетов и обломков черепов пресмыкающихся, земноводных и рыб.
Скелетный материал залегал в очень крупной линзе песчаников, состоящей, в свою очередь, из серии более мелких линз и косонаслоенных серых и красных песков. Контакт между основными костеносными линзами серых и красных песков условно делил местонахождение на две части. Скелетные скопления и основная масса костей были найдены в толще красных, неравномернозернистых песков с неясной слоистостью. Местонахождение образовалось в дельтовой части постоянного водного потока, в его низовьях, о чем можно было судить по отсутствию грубого осадочного материала типа галечников. Красные пески накапливались узкой полосой в зоне мелководья с небольшими скоростями течения. Инсоляция способствовала окрашиванию песков окислами железа. Серые пески, более отсортированные и слоистые, с одиночными костями, аккумулировались в удаленной от берега части русла. Полнота скелетных комплексов указывала на непродолжительность пребывания в воде, что исключало дальний перенос трупов и скелетов животных к месту захоронения.
Анализ условий захоронения остатков различных животных и растений и геологического строения ишеевского местонахождения привели к ряду выводов.
Область накопления костеносных песков располагалась неподалеку от области обитания растительноядных и хищных дейноцефалов, преобладавших в составе фауны. Дейноцефалы жили по берегам рек, покрытым обильной флорой. Хищники питались растительноядными дейноцефалами. Захоронение остатков дейноцефалов напоминало захоронение современных аллигаторов, гибнущих во время разливов в низовьях Миссисипи. Рассеянные в песках кости дейноцефалов указывали, что область обитания этих животных протягивалась далеко вверх по течению древней реки. Массовое количество мельчайших костных обломков в прослоях песчаников говорило об обилии в реке животных, особенно рыб. Помимо дейноцефалов, в песках встречались остатки и других зверообразных пресмыкающихся — териодонтов и аномодонтов. Редкость их находок и адаптации животных позволяли рассматривать их как обитателей суши. Земноводные — лабиринтодонты и "лягушкоящеры" или батрахозавры были типично водными жителями. После гибели их скелеты постепенно распадались в воде на отдельные кости и хорошая сохранность костей указывала на быстрое подводное захоронение остатков. В подобных же условиях протекало захоронение остатков крупных акуловых рыб. Фауна местонахождения называется дейноцефаловой по преобладанию остатков этих животных. Гибель и захоронение этой фауны связаны с изменением условий существования в районах, прилегающих к местонахождению. Наступление этих условий отражено накоплением "мертвых" известковистых красных глин, непосредственно покрывающих костеносную линзу местонахождения.
Продолжение раскопок в Ишееве в 1939 г. принесло много новых материалов, расширило картину захоронения фауны. Дополнительно к упомянутым выводам И. А. Ефремов дал количественную и качественную оценки палеонтологических запасов, считая местонахождение наиболее перспективным среди известных местонахождений дейноцефаловой фауны Приуралья. Раскопки 1939 г. послужили как бы последним штрихом к практической многолетней расшифровке образования местонахождений. Разумеется, расшифровка не оставалась чисто геологической работой; она шла параллельно палеонтологическому изучению остатков.
Как особое направление исследований тафономия оформилась, по существу, к середине 30-х годов, когда И. А. Ефремов оценил природные процессы не только с позиций образования местонахождений и закономерностей захоронения остатков, в их аккумулятивном значении, но и "негативно", как процессы столь же закономерно уничтожающие геологическую летопись. И здесь, как ни парадоксально, в формировании тафономических представлений несомненное значение имели "чисто" геологические экспедиции И. А. Ефремова в Приамурье и особенно в Сибирь. Связанные с поисками минерального сырья, или геологическими изысканиями под будущие трассы, они на первый взгляд не были связаны с работой "охотника за ископаемыми". Палеонтолог Ефремов имел дело с "конечными" продуктами разрушения горных пород в древних зонах осадконакопления, с остатками животных, погребенных в осадочных комплексах. Последние в виде мощных, горизонтально залегающих толщ красноцветов прослеживались на спокойном рельефе Восточно-Европейской равнины.
Ефремов-геолог работал в складчатых сооружениях сложного геологического строения. Они отражались в рельефе горными хребтами и высокими участками континентальной суши. Отсюда начиналось "потоков рожденье и первое грозных обвалов движенье". Перед мысленным взором возникали страницы каменной книги Земли. Смятые когда-то в горные хребты, они разрушались и продукты выветривания за многие миллионы лет перемещались к краям континента. На этом длительном пути перемещения от начала разрушения или денудации суши и до области аккумуляции происходила отчетливая дифференциация продуктов разрушения. В высокогорьях преобладали огромные глыбы пород и каменные россыпи. По мере выветривания и перемещения в пониженные участки они уменьшались в размерах, становились крупными валунами в руслах многочисленных горных рек. Постепенно, совершая свой путь по водным артериям и земной поверхности, они все более разрушались и до области аккумуляции доходили обычно галька, гравий из наиболее прочных изверженных и метаморфических пород. Более мелкие частицы разрушенных пород — пески и глины — выносились потоками еще дальше в нижние участки речных дельт.
Так, оценка современных физических процессов позволила понять их роль и масштабы в геологическом времени, показала, что распределение продуктов разрушения по поверхности континента определяется многими факторами, так же как и их сохранение в геологической летописи. Чем выше по отношению к базису эрозии располагались континентальные фации, тем менее полно они сохранялись. Из всего "потока" осадков, перемещавшихся по поверхности, наиболее полно представлены лишь те, что накапливались в крупных зонах аккумуляции. Такими зонами были прибрежные участки больших водных бассейнов, дельты крупнейших рек.
Схема распределения осадков по ступеням деструкции. Рис. И. А. Ефремова, 1950 г.
Это направление исследований, параллельное тафономии, позднее в обобщающей монографии И. А. Ефремова было выделено в литолеймономию, или учение о закономерностях сохранения осадков в геологической летописи.
Процессы разрушения поверхности литосферы в пределах континентальной суши, аналогичные современным процессам, в любую геологическую эпоху протекали в биосфере с ее растительным и животным миром, различиями климатов, ландшафтов, экологических условий и многообразных взаимосвязей. Остатки организмов после гибели разрушались на месте и включались в процесс перемещения осадков. Но и здесь, на длительном пути переноса, они "перемалывались" вместе с осадками. В результате в захоронение попадали остатки животных, обитавших сравнительно недалеко от конечных зон осадконакопления. Иначе говоря, весь "поток" наземной жизни прошлого проходил в конечном счете через "фильтры" процессов разрушения.
Эти представления, непосредственно вытекающие из актуалистического подхода к изучению прошлого, приобретали важное значение, поскольку расширяли тафономию рассмотрением осадков. Последние раскрывали роль процессов деструкции и природные условия минувших эпох. Тем самым в круг тафономии включалось не только формирование геологической летописи, но и в более широком плане — история преобразования лика Земли.
Интересно, что этот же подход позднее определил отношение И. А. Ефремова к вопросу, который, можно сказать, периодически обсуждался со времен Геродота!
"...Внезапные погружения материков под уровень моря, как, например, легендарной Атлантиды, в действительности никогда не имели места" [58, с. 88]. По мнению И. А. Ефремова, при подобных погружениях поверхностные материковые отложения сохранялись бы под слоями морских напластований. В таких случаях они были бы представлены всеми комплексами материковых фаций, начиная от высокогорных и кончая фациями низовьев рек и речных дельт. Но в геологической летописи такие случаи неизвестны. По-видимому, если легендарная Атлантида и существовала, то имела весьма скромные размеры. Атлантиду помещали во многих местах, в частности в акваториях подводных срединных хребтов Атлантики. А. Л. Яншин считал более вероятным связывать ее с государствами Юго-Западной Африки времен расцвета финикийской экспансии. И. А. Ефремов не раз возвращался к этому вопросу и считал Атлантидой о-в Крит. Биограф Ч. Дарвина упоминает о весьма жарких дебатах об Атлантиде между Т. Уолластоном, Т. Гексли, Д. Гукером, Ч. Дарвином. Последний не разделял идеи о существовании Атлантиды как звена, способствующего распространению организмов между континентами. Он писал Гукеру: "Мне надо перестать беситься, утихомириться и не мешать вам печь материки как блины" [Цит. по кн.: Стоун И. Происхождение. М.; 1984. С. 297.]
После геологических экспедиций И. А. Ефремов вплотную подошел к основам тафономии и в статье 1935 г. сформулировал главные положения, вытекающие из условий захоронения наземных позвоночных: 1) со времени существования огромных материков палеозоя (арены жизни наземных позвоночных) до современности сохранилась лишь незначительная часть континентальных пресноводных отложений; 2) остатки позвоночных, рассеивались по субаэральной поверхности древних материков; 3) значительная часть площади древних материков недоступна исследованию, поскольку закрыта более поздними геологическими напластованиями или скрыта под водами моря. Кроме того, значительная часть осадочных толщ уничтожена длительным размывом в течение мезозоя и кайнозоя; 4) из всей массы древних наземных животных в условия, благоприятные для захоронения, попадает лишь небольшая часть их остатков. Сохраняются преимущественно остатки животных, обитавших вблизи водных бассейнов. Обитатели равнинных и степных пространств сохраняются реже. И, наконец, исключительно редки остатки животных горных областей, где преобладали процессы денудации, измельчение и снос продуктов разрушения литосферы.
Отсюда следовало, что остатки древних позвоночных могут сохраняться до современности лишь в определенных условиях: 1) количественного расцвета форм и наличия большого числа особей; 2) массовой гибели количественно богатой фауны при усилении неблагоприятных условий или миграциях; 3) наличия в данном пункте поверхности материка условий, способствующих концентрации скелетных остатков (дельты рек, заводи, многочисленные временные потоки, снос в озерные бассейны и т. п.) и достаточной скорости процесса захоронения во избежание разрушения остатков; 4) нормального хода процессов литификации или окаменения, обеспечивающих полную минерализацию остатков; 5) сохранения костеносных толщ в литосфере и их последующего выведения на дневную поверхность.
Следовательно, необходимо совпадение многих обязательных условий, чтобы остатки животных попали в руки исследователя. Поэтому понятно, почему в пермских фаунах позвоночных обычно сохраняются водные и полуводные формы. Они достигли количественного расцвета, как формы специализированные, т. е. хорошо приспособленные к определенным условиям существования. При резком изменении условий в силу своей глубокой специализации, они становятся боковыми, вымирающими ответвлениями в длительном развитии той или иной группы наземных позвоночных. Поэтому И. А. Ефремов придавал особенно важное значение так называемым переходным формам, не достигавшим количественного расцвета и существовавшим в течение короткого отрезка геологического времени. Эти формы, малочисленные в общих комплексах наземной фауны, были обычно обитателями более высоких участков суши. Вместе с тем именно эти переходные формы представляют исключительный интерес для палеонтолога: они являются связующими звеньями при установлении родственных, филогенетических отношений в различных эволюционных рядах.
Таким образом, отсутствие или малочисленность в геологической летописи переходных и редких форм объяснялась закономерностями сохранения остатков. Обнаружение этих редких форм во многом определяется тщательностью исследований континентальных толщ, образовавшихся в благоприятных для сохранения остатков условиях.
В 1936 г. в связи с общим развитием палеонтологии позвоночных и открытием новых, подчас малообъяснимых форм И. А. Ефремов возвращается к закономерностям захоронения древнейших четвероногих. Оценивая роль этих закономерностей в объяснении строения, специализации и тем самым в выявлении взаимосвязей животных в родственных группах, он дает первое определение новому научному направлению. "За последние годы,— указывает И. А. Ефремов,— намечается еще один путь изучения палеозойских четвероногих, долженствующий служить корректирующим методом при филогенетических построениях и экологии — учение о захоронении" [16, с. 108].
Как видно из определения, основные положения учения о захоронении связаны с исследованием палеозойских (точнее, пермских и триасовых) четвероногих и ограничены уточнением филогенетических, родственных связей и экологии древнейших наземных позвоночных. Иначе говоря, в этом определении еще нет названия "тафономия", и оно не охватывает всего содержания нового направления. Вместе с тем, здесь намечена взаимосвязь учения о захоронении со смежными, в частности геологическими, дисциплинами (учением о фациях, литологией), а также с экологией, взаимосвязь, которая позднее детализирована в "Тафономии".
Важно отметить, что в работе 1936 г. проведена четкая грань между захоронением остатков наземных позвоночных и захоронением морских организмов, составляющих предмет изучения палеоэкологии. Морские организмы захоронялись в областях постоянного накопления осадков. Поэтому прижизненное нахождение остатков в слое показывает, что они не принесены, а оставались в том месте, где эти животные жили и погибали. Следовательно, изучение условий образования породы восстанавливает условия внешней среды в месте обитания животных на отрезке времени, соответствующем образованию данного слоя. В этом И. А. Ефремов видел принципиальное отличие учения о захоронении от палеоэкологии.
Статья И. А. Ефремова "Тафономия — новая отрасль палеонтологии" [41], опубликованная в 1940 г., отмечает официальное становление научного направления и подводит первый итог тафономическим представлениям ученого. В общем развитии палеонтологии он находит слабое место в неполноте и отрывочности материала, которое вместе с неполнотой геологической летописи влияет на точность теоретических построений в палеонтологии. Поэтому установление родственных связей для вымерших позвоночных и общих закономерностей на базе ископаемых материалов нередко приводило к ошибочному заключению: материалы рассматривались как истинное отражение масштабов жизни прошлых эпох. Перед палеонтологией возникала необходимость иного подхода к окаменелостям, который позволил бы сделать переоценку роли палеонтологических документов с поправкой для более точного отражения реально существовавшего животного мира прошлого. Кроме изучения окаменелостей, к этому можно было идти и через изучение условий захоронения наземных позвоночных и сравнение особенностей местонахождений. На этом пути, как отмечал И. А. Ефремов, возникли биостратономия и актуопалеонтология. Первая изучает распределение органических остатков в осадках, вторая — захоронение остатков в современных условиях.
Для сравнительного изучения процессов захоронения ископаемых позвоночных следовало обратиться к актуопалеоптологии и в первую очередь к данным об условиях захоронения современных организмов, включающим три основных момента.
1. Закономерности распределения и захоронения остатков современных животных в осадках, образующихся в настоящее время. Сюда относятся биостратономия современных осадков, гидродинамическое распределение животных остатков в наносах, закономерности сохранения и уничтожения остатков в процессе захоронения, причины концентрации и рассеяния остатков в процессе осадконакопления и т. д.
2. Установление общих закономерностей в соотношении площадей обитания наземной фауны и областей континентального осадконакопления с районами образования местонахождений. Определение долговечности существования различных типов континентальных осадков. Последнее, как подчеркивал И. А. Ефремов, имеет особое значение для редких в ископаемом состоянии отложений склонов, горных речек, речных террас и т. д. Установление соотношений современных осадков с площадями сноса на поверхности материков для сравнения с площадями на древних материках.
3. Биологические наблюдения над численностью наземной фауны, ее динамикой вообще и в отдельных биоценозах в частности. Определение количественных соотношений гибнущих особей, объяснение причин массовой гибели и концентрации трупов животных в условиях обитания, выявление закономерностей рассеяния и уничтожения остатков, установление отношений между количеством гибнущих животных и количеством, попадающим в захоронение. Выяснение устойчивости отдельных биоценозов во времени, обнаружение преобладающих адаптации животных в области сноса и осадконакопления и т. д.
Задача, этих исследований в изучении перехода животных из биосферы в литосферу, в результате которого остатки организмов из составных частей биосферы становятся окаменелостями.
Другой, рассмотренный выше путь изучения процессов перехода открывает геологическая летопись с ее закономерностями образования местонахождений.
Оба направления, по заключению И. А. Ефремова, в совокупности дают достаточный материал для сравнительного анализа захоронений животных остатков в ископаемых и современных фаунах. Важность решаемых вопросов, сложность методики и использование данных из различных областей знания объединяют эти направления в самостоятельную отрасль палеонтологии, которая сливается с геологией и биологией в общем геолого-биологическом методе исследования. Он строится на принципе исторического анализа процессов захоронения как в прошлое, так и в настоящее время. Поэтому новая отрасль палеонтологии включает частично актуопалеонтологию и вместе с ней биостратономию. В то же время она резко отграничена от палеоэкологии по своим задачам и методам.
Дав название этой отрасли, И. А. Ефремов выводит и ее новое, более полное определение, "Тафопомия,— пишет он,— есть учение о закономерностях захоронения органических остатков, т. е. о закономерностях перехода органических остатков из биосферы в литосферу в результате совокупности геологических и биологических процессов. Общей задачей тафономии является создание представлений о выпавшей из геологической летописи части органического мира прошлых геологических эпох, познание пределов точности теоретических построений палеонтологии" [41, с.412].
Обобщающая монография "Тафономия и геологическая летопись" в оценке самого И. А. Ефремова представляет дальнейшее развитие учения о захоронении и образовании местонахождений ископаемых животных и растений. Поскольку образование местонахождений протекает в биосфере и литосфере, постольку методы тафономии также двойственны и лежат в области биологии и геологии. При изучении ископаемых из поля зрения палеонтолога неизбежно выпадает ряд чисто биологических вопросов, имеющих отношение к динамике популяций, их численности, взаимосвязям ценозов, гибели, рассеянию и разрушению остатков и т. д., т. е. всех процессов, происходящих в биосфере. В то же время генезис осадков, вмещающих органические остатки, гидродинамическое распределение остатков, процессы образования породы и окаменелостей и т. д. составляют обычно компетенцию геолога и совершенно незнакомы биологу. Это противоречие в разделении предмета исследования между различными дисциплинами и методами преодолевается тафономией. Объединяя предмет и метод, она дает наиболее полную характеристику процессов формирования геологической летописи.
И. А. Ефремов подчеркивает, что неполнота геологической летописи, впервые отмеченная Дарвином, имеет для тафономии исключительное значение. Помимо неполноты самих остатков, сохраняющих обычно лишь твердые части скелета, органический мир прошлого представлен в захоронениях незначительной частью существовавших ранее животных и растений. Поэтому местонахождения как документы палеонтологии не менее важны, чем сами ископаемые остатки, и каждое местонахождение является как бы окном в прошлое, позволяющим через литосферу уловить характерные черты биосферы минувших геологических эпох.
Для тафономии, рассматривающей во взаимосвязи процессы формирования геологической летописи, влияние внешней среды принимается определяющим фактором эволюции органического мира. Однако в палеонтологических работах биологического направления изучаемая "фауна" часто рассматривалась вне связи с условиями ее обитания, т. е. в отрыве от той фактической документации, которую дает изучение вмещающих отложений методами геологии. Палеонтологические работы геологического направления несли другой недостаток — слабое освещение биологических вопросов для оценки той же внешней среды на основе анализа морфологических адаптаций ископаемых животных. Выход из этих трудностей И. А. Ефремов видел в объединении обоих направлений, обеспечивающих получение исчерпывающего анализа условий жизни организмов через анализ биологических приспособлений и изучение условий захоронения, т. е. в тафономии, раскрывающей эти явления в их диалектической взаимосвязи. "Главнейший вопрос методологии палеонтологических исследований,— подчеркивал И. А. Ефремов,— изучение остатков организмов прошлого как живых организмов биологическим путем и глубокое изучение исторической последовательности смены вымерших организмов, исторических изменений условий их существования, внешней среды и всех условий прошлых времен, который дает нам геология. Обе стороны палеонтологии — биологическая и геологическая — должны развиваться совместно, отвечая как на теоретические, так и на практические вопросы геологии и биологии" [74, с. 49].
Рассматривая принцип актуализма в применении к тафономии, И. А. Ефремов считал, что актуопалеонтология при очень широком охвате вопросов биологии современных организмов не дает сравнительного анализа процессов захоронения в прошлом и настоящем. Поэтому тафономия имеет существенное преимущество в отношении прошлых захоронений, о которых уже накоплен и систематизирован значительный материал. Вместе с тем актуалистический метод безусловно важен в изучении геологических явлений прошлого, так как процессы формирования геологической летописи и процессы деструкции подчиняются во времени общим закономерностям. Для выявления вопросов образования местонахождений, динамики, гибели организмов, условий обитания и т. д. актуалистический сравнительный метод изучения является основным. Поэтому для тафономии также важно изучение современных ландшафтов как физико-географических обстановок осадкона-копления обитания наземных форм.
Помимо рассмотренных выше общих положений основной раздел "Тафономии" включает обзор главнейших местонахождений наземных позвоночных и типов нахождения флор в геологической летописи. В нижнем палеозое местонахождения рыб и флоры, тяготеющие к пресноводным материковым обстановкам, встречаются только среди морских отложений. В верхнем палеозое местонахождения наземных позвоночных залегают в прибрежно-морских, прибрежных, лагунно-континентальных фациях и предгорных прогибах, представлявших низовья дельт или затопляемые равнины. Вместе с тем появляются новые типы местонахождений в осадках внутриматериковых впадин. Образование местонахождений здесь протекало в крупных низменных и болотистых равнинах и сопровождалось длительным осадконакоплением. Местонахождения верхнего палеозоя всегда связаны со скоплениями или комплексами остатков животных, образовались в сходных фациальных условиях и приурочены к мощным сериям осадков, отмечающих единые крупные циклы осадконакопления. Расположенные обычно по краю платформы, эти циклы, или эврилитемы, содержат огромное количество местонахождений и остатков наземных позвоночных.
Основные местонахождения мезозоя также залегают в осадках дельт и внутриматериковых впадин, но отличаются большим разнообразием типов.
Кайнозой отмечает появление массы новых типов местонахождений за счет увеличения разнообразия континентальных фаций. Соответственно этому меньшее количество местонахождений приурочено к крупным зонам осадконакопления в краевых областях материков.
Количество известных местонахождений наземной фауны и флоры в глубь времени уменьшается, достигая минимума (для четвероногих) в девоне и ордовике (для рыб).
Местонахождения фауны и флоры палеозоя характеризуются однообразием форм и вмещающих отложений, несмотря на различия географического положения. Захоронения в палеозойских местонахождениях отличаются однообразием адаптаций, преимущественно водных. В местонахождениях мезозоя водные адаптации менее обильны; в кайнозое преобладают сухопутные формы и очень редки водные, что связано с выпадением большинства фаций водных, прибрежных и дельтовых обстановок осадкопакопления.
Местонахождения кайнозоя рассмотрены в обзоре менее детально, и не затронута "морская тафономия"; то и другое И. А. Ефремов предполагал осветить во второй книге "Тафономии".
Местонахождения любого геологического возраста содержат редкие, "экзотические" формы, резко отличающиеся от преобладающих животных данного захоронения. В местонахождениях палеозоя они обычно являются сухопутными, реликтами древних групп или, наоборот, несут черты более высокой, прогрессивной организации по сравнению с животными основного комплекса фауны. И. А. Ефремов отмечает увеличение числа этих форм в палеозое по мере приближения местонахождений к области сноса осадков или местам обитания типично наземной фауны. Таким образом, редкие в местонахождениях остатки одновременно характеризуют вмещающие отложения и полнее раскрывают состав фауны и флоры за пределами района осадконакопления.
Как известно, объективным критерием прогресса считают освоение новых сред обитания. В этом плане выход позвоночных на сушу и освоение суши в конце палеозоя было прогрессом, который привел к возникновению многих адаптаций, позднее повторяемых во времени. Раскрыть специфику этих адаптаций, как бы не укладывающихся в общую картину захоронения, помогает тафономия.
На формирование тафономии наряду с В. О. Ковалевским и П. П. Сушкиным оказали влияние В. Квален и В. П. Амалицкий. Наблюдения В. Квалена над захоронением и распределением органических остатков в медистых песчаниках подтвердились лишь 50 лет спустя работами Неймайра и других исследователей. Поэтому для истории науки В. Квален, как считал Ефремов, остается одним из основателей учения о захоронении ископаемых остатков для континентальных отложений.
В. П. Амалицкий провел сравнительное изучение позднепермских моллюсков-двустворок Европейской части России и Южной Африки. Ему было известно, что в южноафриканских местонахождениях раковины двустворчатых моллюсков встречались вместе с многочисленными остатками позвоночных. На основании сходства двустворок Амалицкий заключил, что в красноцветных отложениях Европейской части России должны быть найдены пресмыкающиеся, близкие к южноафриканским. Крупнейшие раскопки, впервые проведенные в России, блестяще подтвердили его научное предвидение: открытая Амалицким богатейшая фауна наземных позвоночных получила мировую известность и составила знаменитую Северодвинскую галерею, которая послужила ядром будущего музея Палеонтологического института.
В числе предшественников тафономии Ефремов первым называет Ч. Дарвина. По словам А. А. Борисяка, часто забывают, что Дарвин был прежде всего геологом. В "Происхождении видов" он указывал: "Но если верно это учение о бесчисленных звеньях, связующих современных и вымерших обитателей земли, а в пределах каждого последующего периода — менее древние вымершие формы с формами более древними, то почему же каждая геологическая формация не переполнена этими звеньями?.. Я могу ответить на эти вопросы и возражения только предположением, что геологическая летопись менее полна, чем предполагает большинство геологов. Число экземпляров в наших музеях абсолютно ничтожно по сравнению с несметными поколениями несметных видов, несомненно существовавших" [сноска]. Дарвин, как отмечал Ефремов, видел различие процессов захоронения в континентальных и морских осадках и полагал, что открывать переходные формы было бы труднее на поднимающихся участках суши.
Геологическая летопись и ее неполнота расценивались Ефремовым как один из узловых вопросов эволюционной теории — вопросов, требующих дополнительных доказательств. В работе 1935 г., вероятно под влиянием Дарвина, он обращается к неполноте геологической летописи и выпадению переходных форм. Подчеркивая роль палеонтологических документов в общем потоке развития наземных позвоночных, И. А. Ефремов показывает эти явления как вполне определенную закономерность, проистекающую из всего хода развития земли и органического мира. В работе 1936 г. эти закономерности виделись ему уже в рамках учения о захоронении.
Оформление тафономии для И. А. Ефремова закончилось во второй половине 30-х годов. Но внедрение идеи тафономии в сознание исследователей, а затем в палеонтологическую практику потребовало времени.
За рубежом основные положения тафономии были опубликованы впервые в 1940 г. в "Pan American Geologist". В 1953 г. "Тафономия" была переведена и издана во Франции. Однако в послевоенный период она распространилась преимущественно в США благодаря работам палеонтолога Э. К. Олсона. В 1957 г. он опубликовал на английском языке "Каталог местонахождений пермских и триасовых наземных позвоночных на территории СССР", а в 1962 г. в своей сводке по пермским позвоночным составил тафономический обзор американских местонахождений.
Первое сообщение о тафономии И. А. Ефремов сделал в январе 1941 г. на ученом совете Палеонтологического института, а в феврале 1974 г. XX сессия Всесоюзного палеонтологического общества была целиком посвящена тафономии. Тафономия "вошла в силу". В этом отношении интересно свидетельство далекого от палеонтологии крупного отечественного неонтолога Б. Е. Быховского. "В правильной оценке фактов и документов палеозоологической летописи,— писал он, первостепенное значение приобретает разработка представлений о тафономии... Основанное И. А. Ефремовым на базе классических исследований Ч. Дарвина о неполноте геологической летописи, оно в начале 60-х годов оформилось в нашей стране в самостоятельный раздел палеозоологии. Вначале оно строилось в основном на материалах по наземным позвоночным, но затем очень быстро распространилось на все разделы палеозоологии и проникло в палеоботанику. В наши дни тафономический анализ стал неотъемлемой частью исследования палеонтологического материала" [сноска].
К этому можно добавить, что на сегодняшний день тафономия завоевала признание специалистов в СССР и за рубежом. Мировая литература по тафономии насчитывает сотни публикаций, а тафономические исследования охватывают местонахождения и фауны от древнейших девонских рыб до четвертичных млекопитающих, а также местонахождений ископаемых растений.
По мере проникновения в палеонтологию тафономия благодаря своей первичной направленности воспринималась как частное направление, приложимое в основном к континентальным отложениям с местонахождениями вымерших организмов. Тем самым в какой-то мере бессознательно она была "узурпирована" палеонтологами и биостратиграфами, которые оценивают хронологическую последовательность напластований палеонтологическим методом. Позднее, в связи с переоценкой роли пауки в эпоху НТР, неизбежно встал вопрос о возможном практическом значении тафономии, помимо ее узкой направленности на изучение геологической летописи. Сам И. А. Ефремов упоминал, что она может оказаться практически нужной и ее методы применимы к поискам полезных ископаемых. Действительно, все, что сохраняется в геологической летописи, в равной мере является ее документами: это — кусок каменного угля, который сам является окаменелостью, и ракушка на пляже Черного моря, и скелет динозавра, и мамонтенок из вечной мерзлоты Магадана, и крупинка золота или кристаллик алмаза из россыпей. Поэтому тафономия прежде всего приложима к изучению полезных ископаемых так называемого осадочного происхождения, для которых в отличие от тафономии применяется термин "месторождение". Сюда входят не только уголь, горючие сланцы, торф, но и некоторые железные руды, россыпные месторождения золота, алмазов, драгоценных камней и т. д. В ряде случаев методы изучения месторождений-местонахождений во многом совпадают и тафономия может вносить ценные поправки как в поиски, так и в разработку полезных ископаемых. В обоих случаях здесь исследуются так называемые вмещающие отложения, их пространственные размеры, специфика, концентрация и распределение (полезного ископаемого и окаменелостей), качественная характеристика, запасы и т. д. Однако за всей этой общностью стоят различия методов и конечных целей. Они уводят, с одной стороны, в палеонтологию с ее тафономическим подходом к изучению прошлого, с другой — в столь же специальные дисциплины, такие, как геология осадочных полезных ископаемых (геология углей, горючих сланцев, россыпных месторождений и т. д.), где дифференциация ведет ко многим самостоятельным направлениям, в которых контуры тафономии перекрываются практикой. Отчасти поэтому, "Тафономия", опубликованная давно и малым тиражом, не пробила дорогу в те направления прикладной геологии, где она может быть использована.
И. А. Ефремов многие годы возглавлял исследования по древнейшим позвоночным, и тафономическое направление нашло отражение в работах его учеников и последователей: Б. П. Вьюшкова, Г. И. Блома, В. Г. Очева, В. П. Твердохлебова, А. К. Рождественского, М. А. Шишкина, П. К. Чудинова и других палеонтологов. Только по пермским и триасовым отложениям зарегистрировано около тысячи костеносных точек и местонахождений. Эти данные частично обобщены в каталогах Г. И. Блома, В. Г. Очева и И. А. Гаряинова, Г. И. Твердохлебовой или приведены в работах других исследователей.
С позиций основных положений тафономии накопление комплексных данных и разработка классификации местонахождений позволят подойти к оценке их перспективности и практическому прогнозированию в направленных поисках. Это подразумевает не только выявление бедности или богатства местонахождений, но и оценку "палеонтологических запасов", выяснение реальных соотношений систематических категорий в фаунистических комплексах вплоть до учета редких экзотических и реликтовых форм. Те и другие, как показывает практика, составляют обычно доли процента от преобладающих животных захоронения. Отсюда очевидно, что редкие формы, представляющие подчас наибольший интерес для палеонтологии и тафономического анализа, могут быть открыты только детальными раскопками, выявляющими картину наибольшего разнообразия животных. Также очевиден и существенный недостаток — обычная неполнота раскопок и явная малочисленность опорных по своей изученности местонахождений. При этом теряется основа для получения сравнительных тафономических данных и в малочисленности форм выпадает знание начальных или конечных этапов развития групп, иногда особенно важных для филогении и стратиграфии. Вместе с тем мнимое выпадение малочисленных форм искажает представление о составе фауны, разнообразии наземных адаптаций и условиях среды. В этом направлении многое уже сделано и накоплен опыт. Сегодня специалист, достаточно знакомый с тафономией, по характеру пород в обнажении, по органическим остаткам обычно составляет априорное верное суждение о перспективности местонахождения, которое подтверждается после раскопок. Тем самым с накоплением новых материалов тафономия вносит все больший элемент точности в изучение местонахождений и уводит палеонтологию от "кладоискательства и охоты за ископаемыми" к планомерным палеонтологическим исследованиям.
Для хорошего знакомства с "Тафономией" требуется разносторонняя подготовка специалиста. "Должен предупредить,— указывал И. А. Ефремов,— что ,,Тафономия" написана очень сухо, трудным языком, и, работая над ней, я заботился только о точности формулировок" [102, с. 191]. За этим предупреждением, помимо сухости изложения и трудного языка, скрывается огромный объем специальной информации, масса компактно изложенного фактического материала, поистине энциклопедическая осведомленность и глубина проникновения в смежные области знания. На них построен синтез тафономии с ее направленностью на всестороннее познание геологической летописи. Поэтому тафономия как комплексное научное направление показана в перспективе в общей тенденции развития естественных наук. Широкий круг вопросов и задач, решение которых виделось И. А. Ефремову в "завтрашнем дне" тафономии, остается актуальным. Современные работы затрагивают обычно отдельные аспекты, оставляя в стороне деструктивные процессы и образование местонахождений в современных условиях.
И. А. Ефремов не рассматривал тафономию как открытие, понимая под таковым значительные, качественно отличные от известного ранее шаги науки вперед. Вместе с тем на примере тафономии нельзя не видеть, как из критического пересмотра многих, порой противоречивых представлений, из многообразия явлений и фактов, характеризующих различные области знания, возникло особое направление, где тесная взаимосвязь явления, анализ фактов отражают более высокую ступень познания. В этой преемственности научной мысли, отвечающей лучшим традициям, тафоно-мия показывает яркий пример диалектического подхода к изучению явлений природы.
Итак, тафономия включает геологию с ее "листами каменной книги" и биологию, поскольку окаменелости изучаются, так же как живые организмы. При этой двойственности тафономия в ее первой части вносит много нового в расшифровку физических процессов, меняющих лик Земли; в ее второй части она дает расшифровку органического мира прошлого, объясняет неполноту и особенности палеонтологической летописи. В целом она очерчивает масштабы и причины этой неполноты, вводит ее в рамки познаваемых закономерностей. С этих позиций тафономию в историческом плане следует рассматривать как дальнейшее развитие и сближение геологического учения Чарлза Лайеля и эволюционной теории Ч. Дарвина. Принцип актуализма Лайеля, подчеркнувший историзм природных процессов, и значение масштабов геологического времени, придал эволюционной теории объективную основу и завершенность. В этом плане направленность тафономии на выявление соотношений между сохранившейся и выпавшей частью геологической летописи и, следовательно, выяснение соотношений между палеонтологической летописью и реальным органическим миром прошлого усиливает концепцию эволюции. С этих же позиций в тафономии можно видеть вклад в дальнейшее развитие единой синтетической теории эволюции Земли с ее использованием данных многих наук.
Картина становления тафономии была бы неполной без "субъективной" стороны, относящейся непосредственно к И. А. Ефремову. Среди палеонтологов близкого профиля Ефремова можно сравнить с Р. Брумом, который побывал в России в 1910 г. специально для знакомства с северодвинской коллекцией Амалицкого. Ефремов и Брум десятилетиями изучали ископаемых в пору интенсивного развития палеонтологии. Брум уделял основное внимание описанию "потока" окаменелостей из высокого плоскогорья Карру, где поиски не составляли труда. Окаменелости лежали буквально под ногами на выветрелой горизонтальной поверхности коренных пород. Брум описал сотни родов и видов ископаемых животных. Еще в начале 50-х годов XX в. палеонтолог, изучавший дицинодонтов из Карру, обработал коллекцию из двух тысяч черепов!
Восточно-Европейская равнина и Приуралье в отличие от района Карру невысоко приподняты над уровнем моря, покрыты лесами и полями и, главное, почти сплошным мощным покровом молодых четвертичных отложений. Здесь Ефремов в противоположность Бруму столкнулся с необычными трудностями, которые в известной степени определенно способствовали формированию тафономии. В громадном поле четвертичных отложений нужно было сначала найти редкие и ничтожные по площади выходы древних коренных пород, затем отыскать в них остатки позвоночных и, наконец, что было самым трудным, понять причинную взаимосвязь остатков с вмещающими породами. Следовательно независимость от случайных находок и успех будущих исследований наталкивали на необходимость выработки определенной системы поисков.
На этом пути годы полевых тафономических наблюдений отражались в сознании исследователя как реакция на трудность поисков и желание проникнуть в скрытую сущность явлений. Таким образом возникновение тафономии диктовалось насущной необходимостью, и именно это обстоятельство привело к последующему внедрению тафономии в палеонтологическую практику. При этом благодаря стечению обстоятельств выбор объектов тафономии — окаменелостей и местонахождений — пал на верхнепермские континентальные отложения. И здесь, надо сказать, что время образования этих отложений — позднепермская эпоха — в истории наземных позвоночных впервые отмечает их необыкновенное разнообразие и первое массовое освоение наземных обстановок. Это освоение новых сред обитания ознаменовало прогресс в развитии позвоночных. Вместе с тем разнообразие типов местонахождений косвенно подтверждало разнообразие природных ландшафтов в области осадконакопления и обитания животных. Все вместе давало Ефремову богатый материал для размышлений над условиями захоронения. Таким образом, эти районы широкого распространения континентальных отложений с костями древних ящеров вошли в историю геологии и палеонтологии не только как колыбель пермской системы, установленной ста годами раньше, но и тафономии, откуда она начала свой путь по страницам геологической летописи. При учете этих обстоятельств невольно напрашивается отступление. Континентальные отложения этого возраста широко распространены за пределами СССР, в частности в Северной Америке, в Техасе, где благодаря нефтеносности они весьма популярны. Известный американский геолог Ф. Кинг писал: "Наши техасские друзья очень часто применяют слово ,,пермь". Имеется „Пермский небоскреб", „Пермская нефтяная компания", национальные технические общества имеют „Отделения пермского бассейна". Как помнится автору, пермская система была выделена в 1841 г. английским геологом сэром Р. И. Мурчисоном, который назвал ее по городу Пермь и Пермской губернии, расположенной западнее Уральских гор. Однако техасцы имеют, возможно, не меньше прав на пермскую систему, чем кто бы то ни было" [сноска]. Конец фразы относится, очевидно, к России и русским. Тем не менее факт остается фактом, к тому же выделению системы предшествовал длительный период изучения отложений в Приуралье. Академик В. А. Обручев писал И. А. Ефремову: "Я не представлял себе, что о захоронении остатков животных можно собрать столько материалов, чтобы написать целую книгу" [сноска].
Сто пятьдесят лет назад Ч. Лайель в "Принципах геологии" указал: "Все, что мы знаем из палеонтологии, ничто в сравнении с тем, что нам еще нужно узнать". Тафономия, соединяющая летопись Земли и Жизни — геологическую и палеонтологическую летопись, не просто приумножает знание: она позволяет воссоздать объемную картину истории природы с ее историей живого вещества. Последнее же, по словам В. И. Вернадского, "придает биосфере совершенно необычный и для нас пока единственный в мироздании облик".